Книга Короткий Змей - Бернард дю Бушерон

Эйнар Соккасон рассказал мне об единственном выжившем священнике; впрочем, нужна неслыханная смесь дерзости и веры, чтобы упорствовать, награждая прекрасным титулом по единственной причине его рукоположения то свинское чудовище, которое он приволок к моим ногам. Я возблагодарил Бога, что этот несчастный не в состоянии больше праздновать святую мессу и осквернять ее своей низостью. Покрытый вшами, он приволок за руку девицу-плебейку, едва ли взрослую, и из окаймленного слизистым мхом рта, следом за зловонными испарениями, исторглась сотня богохульств, чему при отсутствии крепких напитков на этом краю света, опьянение не могло служить извинением. Непристойность его отношений с юной колдуньей проблескивала во всех его словах. Блудливые забавы были для него поводом для мелкого тщеславия до того даже, что богохульство, в сравнении, хотелось ему простить. Омерзительные подробности, которые я не могу здесь воспроизвести, становились еще более гадкими из-за несоответствия его возраста и возраста ребенка, коего он осмеливался называть женой; неизвестно, кто из двоих совратил второго, природа должна была возвратить старику невинность, юностью еще не потерянную. Я решил тотчас покарать их огнем, одного и другую, его – за ересь, отступничество, осквернение таинств и содомию, а ее – за безнравственные делишки, сопровождаемые колдовством. Я надеялся этой двойной казнью достичь двойной цели: во-первых, утвердить мою власть, предупреждая одной немедленной суровостью будущую необходимость более крупных суровостей, и, во-вторых, покарать грехи приговоренных.

Я приказал, чтобы их сожгли утром следующего дня. Препятствием моему плану был недостаток дерева; я велел использовать сено и солому, на что Эйнар мне ответил, что их не хватает для животных и что голод умножится от такого применения, каким бы скромным оно ни было по количеству. Было достигнуто таким образом соглашение, что оба приговоренных будут сожжены на смеси торфа с тюленьим жиром, откуда проистекали мудрая экономия корма и крайняя неторопливость казни, выгодная для справедливого искупления. Поскольку пришел час разжигать костер, плебеи собрались толпой, и я должен был искать спасения у людей из моей команды. На мольбы женщин, взволнованных судьбой одной из них, из самых молодых, я ответил, что с моей стороны было гуманным и мягким наложить кару огнем, ибо столь большое прегрешение, согласно обычаям наших отцов, подпадало под процедуру, называемую «искривленные деревья», когда казнимых подвешивали за ноги к вершинам двух деревьев, согнутых до земли, затем резко их отпускали, перерезая веревки, притягивавшие их к земле, так что тела приговоренных раздирались надвое, как бычьи туши. Я сказал этим бедным женщинам, что, взволнованный от сострадания, я не хотел, чтобы суровость моя прослыла чрезмерной или не отвечающей требованиям времени. Ко всему, не было деревьев, пригодных для такой экзекуции; но я счел малополезными рассуждения на эту тему.

Я потратил немало времени, чтобы понять, кем были эти плебеи, ибо никто не говорил об этом открыто; Ваше Высокопреосвященство, читая мои записки, без сомнения, найдет ключ быстрее, чем я, соприкасавшийся с ними каждый день. Так распространяется свет, излучаемый Духом. Если у них и не было статуса рабов, то условия жизни были вполне рабскими. Это были бастарды и потомки бастардов, которых норманны в падении нравов своих прижили от жен и дочерей карликов, называемых ими скрёлингар. Со времен большого обледенения те завладели устьями фьордов, где находили тухлую еду, соответствующую их вкусам. Они добились этого малым числом и с диковатой скрытностью, свойственной их породе. В течение лет случались столкновения, убийства и кое-какая торговля, среди прочего – женщинами, коих эти люди охотно продают за оружие и охотничьи приспособления. Вот почему наши христиане бездумно обменяли охрану своего будущего (ибо эти вещи невозможно восстановить) на преходящие радости сладострастия. Мне говорят, что эти женщины были очень подходящими из-за покорности их и мягкости, но они отцветали так же быстро, как горные цветы, таким образом что удовольствиям плоти очень скоро наследует бремя содержания, тем более тяжелое, что бедность повсеместна. Попутно у наших христиан установился обычай порабощать потомство от таких связей, которое тем самым платит за свое содержание, и такой еще обычай, о котором я содрогаюсь говорить, когда затаскивают в свои кровати падшие плоды собственных постельных утех: увы, предписания Вашего Высокопреосвященства содержат на этот счет точное предчувствие. Эти плебеи – христиане только на словах и злословиях. Поставленные вне семей, к которым они принадлежат по крови, низведенные к самой низкой службе и к рабству принудительных отношений, они изгнали из своих сердец поучения Церкви, которые им отмерены шаткой верой их хозяев. Вот почему их существование продолжает и усугубляет пороки, произведшие их на свет. Вместе с Эйнаром и с моими людьми я подумывал о том, чтобы уничтожить их всех. Но помимо того, что в таком предприятии мало было бы христианского, я скоро понял, чьим интересам оно бы противоречило. Только самые бедные, самые больные и самые слабые не имели таких плебеев. Если от недозволенных похождений этих несчастных и случается потомство – событие нечастое по причине здравого рассудка плебеев, более расположенных к разврату с теми, к кому судьба благосклонна, – эти дети отдаляются от домов, которые увидели их появление на свет, чтобы отправиться предлагать себя чуть менее обездоленным. Я, однако, узнал, что между христианами и плебеями существуют связи гораздо более изощренные. Плебеи, сказано мне, избегают, как правило, болезней кожных, внутренних и заразных, которые опустошают христианский народ. Поэтому, несмотря на их врожденную беспечность, у них достаточно сил для охоты и рыбной ловли на границах льда; что же до скотоводства и того скудного земледелия, кое допускается климатом, они на то не способны, у их предков никогда не было для этого ни вкуса, ни возможности. Таким образом, рассказывают мне, что в тех домах, где их много, плебеи обеспечивают большую часть средств существования и, подобно рабам, могут иногда, при трагическом стечении обстоятельств, стать господами своих господ, которые вместо того, чтобы убить их за провинности, не осмеливаются их выпороть, даже если сами они еще в силе.

Противоположностью зиме стала передышка в виде короткого лета, благодаря выпасу скота принесшая народу небольшое облегчение. Мы получили, мои спутники и я, некое удовольствие вновь увидеть пресную воду в ее жидком состоянии, так что стало возможным помыться, чего мы не делали с нашего появления в Киркезунде в прошлом году. Я восхитился, что Бог воздал внезапной щедростью цветения за мрак, который ему предшествовал. Плебейская рука украсила мою лачугу букетами, регулярно обновляемыми. Мне повезло, что во время солнцестояния, несмотря на близость гор к нашему югу, луч солнца приходил освещать камнеломки и гусиные лапки, кои саксонцы и французы именуют пятилистниками. Но летние радости были омрачены большими и хлопотными делами.

Казнь недостойного священника и его плебейки должна была, безусловно, приостановить практику порабощения, но не практику блуда и инцеста. Я с грустью узнал, что по одной из превратностей судьбы, коими заведует Лукавый, теперь уже христианские женщины отдавались плебеям, включая своих сыновей и отцов по крови, чтобы обеспечить таким образом пропитание и содержание; ибо сила этих людей, их способности к охоте делали из них спутников более желанных, чем христианские мужья, ослабленные болезнью и голодом. Посему я принял решение относиться к этому греху не слишком сурово, в сравнении с тем бедствием, коим стал у этих женщин грех отступничества. Ибо плебеи, с коими они соединялись в пары для совместного проживания, вопреки какому-никакому христианскому образованию и вопреки моему присутствию в соборе, возвращались к пагубным верованиям предков, почитавших лишь природные вещи, такие как ветер, лед, течение воды и дичь, которым, по невежеству своему или порочности, они приписывали дух и волю, мстительную или щедрую. Их христианские сожительницы были этим заражены. Мои люди и я застали не одну из них за жутким смешением в одних и тех же обрядах варварских заклинаний и христианских молитв. Вплоть до языка, который был испорчен или соединялся с латынью нашей родины и невнятным дикарским говором этих охотников. Я поощрил Эйнара Соккасона к тому, чтобы созвать народное собрание, обещая ему, что мои люди, вооруженные на всякий случай, будут удерживать плебеев в стороне. Эйнар воздал хвалу моей большой твердости в борьбе с безбожием, одобрительно упомянул справедливую казнь старого священника и его подружки, оплакал расцвет язычества и беспутства женщин с плебеями. «Разве не видно, – восклицал он, – что им мало принимать их в своих кроватях и жить, подобно блудницам, когда их ласки оплачиваются парой клочьев тюленьего мяса, разве не видно, что они привязаны к ним до того, что бросают свои очаги и отправляются с ними жить как дикие звери? Поглядите на их зубы и отдалите от вас тех, чьи челюсти разрушены пережевыванием шкур. Это неблагочестивое занятие, оскверняющее уста, предназначенные для того, чтобы принимать Тело Господне. Вдохните их запах и откажитесь от тех, что исходят нашатырным душком, ибо это знак, что они предались, плебейкам подобно, обычаю мыть голову мочой. Отрекитесь от ваших жен и изгоните ваших дочерей, если вы застанете их за отправлением языческих обрядов. Пусть они лучше умрут, чем опускаться до такого». Я в свою очередь взял слово. «Изгоняйте неверность, коя просочилась в веру. Не допускайте больше на службе, в притворе, где я наделяю вас благами культа, этих бубнов, этих палочек из моржовой кости, этих танцев медведей в клетке, слишком часто сопровождающих песнопения, кои я до вас доношу. Изобличайте тех плебеев, кои осмеливаются разыгрывать из себя жрецов; я прикажу их сжигать. Вы узнаете их по множеству их богов, вы, у которых только один, по их вере, что у Луны есть большая душа и что мертвые возрождаются в тех, кому дают их имена». Эйнар в порыве страсти порицал мою мягкость и осторожность моей политики, отдавая голос за всеобщую казнь. Я спорил тем увереннее, что понимал правомерность такого мнения. Не народное это дело, сказал я, замещать власть Церкви в вопросах, касающихся догмы и обрядов: для этого послан я. Несколько стариков бросили вызов моей власти, утверждая, против всякого разума, что речь идет о гражданском споре. Не плебеи ли возжелали своих женщин? В обстоятельствах менее вопиющих, не челядь ли, юная поросль с ферм, подозревалась в бунте? Бастарды имеются в домишках у многих, и это дело отцов – свободно являть на них свою власть, максимальную доверенную обычаем. Я прекрасно ответил этому последнему умнику, что Евангелие не дает отцу никакого права на жизнь его детей, а они мне дерзко напомнили о Библии и Аврааме – неожиданно воскресшее знание в этих крестьянских головах. Собрание закончилось смутой и смертельными воплями; оно рассыпалось по берегу, вокруг домов, в поисках жертв избиения. Мне пришлось отдать распоряжения моим людям, которые из защитников собрания от плебеев превратились в защитников плебеев от собрания. Богу было неугодно, чтобы все завершилось без кровопролития. Так погибли трое самых приметных христиан, но лишь после того, как расправились с равным числом плебеев. Так оказался я в состоянии войны со стадом, коему был определен пастырем. Кое-какие из тех женщин, заплаканные от мольбы, ползали по прибрежному песку, обнимая мои колени. Кровь из их ран окрашивала тающий снег. Я мигом дал им понять, что я хоть и назначен им в защитники, но это не значит, будто им дозволено запросто хвататься за легата Вашего Высокопреосвященства; я велел выпороть одну из них, она умерла от этого, вовсе без моего приказания. Я не смог помешать тому, что тело ее было брошено собакам. Но этот несчастный случай явился счастливым поводом показать, что я держу весы моего правосудия в равновесии между христианами и плебеями и что я без колебаний караю злоупотребления обеих сторон. Моя справедливость доказывалась двумя противоположными источниками крови, которую я заставил пролиться. Суматоха была усмирена такой политикой, но не в меньшей степени утолением жажды крови. Эйнар Соккасон и старейшины преклонили колена и публично покаялись.