Прошло еще десять лет, когда один старик лет семидесяти, по должности водных дел мастер, решил в одиночку добраться из Шаньшаня в Лоулань на верблюде. Он ушел, никому не сказав ни слова, и потому внезапное исчезновение старика вызвало переполох среди его родных и близких.
Шел он долго. Только на десятый день старик завершил, наконец, свое путешествие через пустыню и вышел к Лоуланю — городу, который он никогда не забывал. Спешившись, он вошел в городские ворота. Крепость встретила его полным запустением. В ней не было ни души.
Пройдя несколько десятков шагов от восточных ворот крепости, старик увидел мертвого ханьского солдата. Труп был свежий. Еще через несколько десятков шагов лежали лицами вниз три воина сюнну — все пораженные стрелами в спину. Пройдя еще несколько шагов, старец снова увидел мертвого солдата, на этот раз ханьского…
Внезапно старик замер: где-то рядом послышалось лошадиное ржание. Показалось? Нет, ошибиться он не мог…
Старец опрометью бросился к воротам, вскочил на оставленного на привязи верблюда и тотчас же покинул жуткий город. Он спустился на землю со спины верблюда только через сутки бесконечной тряски, когда понял, что ему удалось добраться до прибрежных зарослей у южной оконечности Лобнора. И только здесь старик осознал, что не достиг ни одной из целей, ради которых отправлялся в Лоулань. Он хотел забрать спрятанные ценности. Он хотел поклониться могилам предков. Наконец, он хотел вдоволь, до пресыщения, налюбоваться видами берегов Лобнора — озера, у которого он когда-то жил. Но все эти планы напрочь забылись при виде мертвецов в крепости Лоулань…
Когда старик понял, что до берега Лобнора не так уж и далеко, он снова поднялся на верблюда, и уже через полстражи вышел на берег озера, которое, действительно, было очень похоже на Лобнор. Спешившись, он обратил свой взгляд на водную гладь, и первое, что бросилось ему в глаза — несколько башен кроваво-красного цвета. Одна из них взметнулась очень высоко; маковки других таких же красных башен едва приподнимались над ее основанием. Старик долго смотрел на башни. Ему и в голову не могло прийти, что увиденное им принадлежит нашему миру. Оставалось только удивляться тому, какую удивительную и многокрасочную картину создало все то же озеро, подернутое мелкой рябью волн…
Снова поднявшись на верблюда, старик отправился прочь из этих мест. Теперь ему казалось одинаково странным и необычным и то, что он увидел прежде, в Лоулане, и то, что наблюдал только что, на озере. А когда такие странные видения являются во множестве, то это может значить только одно: ярится, гневается Речной Дракон. Иначе как же это все понимать?…
Вернувшись в Шаньшань, старик никому не сказал ни слова о том, куда он ходил и какие странные видения ему явились. Сам же пришел к такому выводу: для того чтобы успокоить Речного Дракона, жители Шаньшаня должны как можно быстрее возвратиться в родные места, в Лоулань.
Несмотря на случавшиеся порой крайне жестокие схватки, подобные той, какую довелось увидеть в Лоулане престарелому путешественнику, в целом во время правления императора Сюань-ди империя Хань вполне владела положением в Западном крае. Во второй год царствования под девизом Шэнь-цзюэ (60 г. до н. э.) император Сюань-ди даже установил должность сиюй духу — Всеохраняющего Западный край — и пожаловал ее Чжэн Цзи. После того как Чжэн Цзи обосновался в городе Улэй (Енгишар) царства Гуйцы (Куча), территории Западного края окончательно перешли под руку Хань. Торговля между империей и государствами края процветала: так, через северные земли Лоуланя караваны с Запада проходили едва ли не каждый день…
В 8 г. н. э. в Хань началась смута; власть в империи узурпировал Ван Ман. При нем Хань в своей политике перестала обращать внимание на государства Западного края, и в результате на этих землях вновь начались неурядицы. Этим не замедлили воспользоваться сюнну, которые опять стали проникать в Западный край. Их усилия привели к тому, что некоторые царства скоро перестали подчиняться ханьскому Всеохраняющему.
Шаньшань, впрочем, всегда оставался в лагере сторонников Хань: ведь его жители решились покинуть Лоулань, где жили многие поколения их предков, только для того, чтобы заново отстроить свою страну под покровительством империи. Могли ли эти люди изменить решению полагаться на Хань, принятому ими за счет Лоуланя? К тому же, если снова подчиняться Сюнну, то зачем было тогда перебираться в Шаньшань? Тогда терялся сам смысл исхода…
Конечно, сейчас среди жителей Шаньшаня можно было но пальцам пересчитать тех, кто помнил времена Лоуланя, но в душе все понимали, что сам смысл ухода из Лоуланя состоял в полном и окончательном разрыве с Сюнну. Шаньшань при любом развитии событий должен подчиняться Хань, а его люди — вернуться на свою родину, в Лоулань. А для жителей Шаньшаня слово «Лоулань» по-прежнему означало «город, в который нужно вернуться»…
Тем временем в Китае закончилась поднятая Ван Маном смута, и на престол вступил император Гуаи-у-ди.[21]Однако теперь Хань была гораздо слабее, чем прежде, и потому Западный край продолжал бурлить. Набеги же сюнну на эти земли становились все более яростными.
В 38 г. н. э. третий правитель Шанынаня и властитель царства Шачэ (Яркенд), которое к тому времени постепенно стало одним из самых сильных государств Западного края, совместно направили ко двору Хань послов с богатыми дарами. Послы привезли петицию, в которой правители Шанынаня и Шачэ настоятельно просили Хань направить в Западный край своих солдат и восстановить должность Всеохраняющего Западный край, упраздненную из-за смуты в империи. В послании утверждалось, что не только эти два царства, но и все государства Западного края не в силах более терпеть гнет Сюнну и просятся под руку Хань.
В 41 г. н. э. Сянь, правитель Шачэ (Яркенд) направил в Хань уже свое собственное посольство, которое повторно обратилось с просьбой восстановить должность Всеохраняющего Западный край. Но Гуан-у-ди не хотелось осложнять отношения с Сюнну, и потому он на этот призыв не ответил, а вместо того послал печать со шнуром Всеохраняющего Западный край самому правителю Шачэ. Но этим дело не кончилось: Бэй Цзунь, тогдашний ханьский губернатор Дуньхуана, подал на высочайшее имя прошение, в котором утверждал, что недопустимо передавать печать Всеохраняющего в руки варваров. В результате правитель Шачэ был вынужден вернуть дарованную ему печать, и потому сильно озлобился на Хань. Он понял, что у империи нет желания входить в дела Западного края, и загорелся страстным желанием создать свой собственный союз государств под своим же началом. Постепенно царство Шачэ стало проводить в отношении других государств все более агрессивную политику.
Не в силах терпеть притеснения со стороны Шачэ, царства Западного края совместно обратились с жалобами к Хань. Шаньшань, Гуйцы (Куча), Чеши Ближнее (Турфан), Яньци (Карашал) и другие — всего 18 государств — направили к ханьскому двору своих послов, а каждый из правителей определил на службу в Хань своего сына. В дар ханьскому императору были также посланы редкостные драгоценности и детальное описание положения дел в Западном крае. Взамен послы настоятельно просили Гуан-у-ди решительно взять на себя управление Западными землями. Один за другим послы 18 стран говорили о том, как жаждут они отдаться под управление Хань, однако Гуан-у-ди давал всем им очень уклончивые ответы. Так, он распорядился щедро наградить всех послов, но отказался принять к себе на службу царских отпрысков.
