Авинов попал в узкий коридорчик, еле освещённый керосинкой, приткнувшейся на полочке. Пахло пылью, нафталином и кошками.
Заблудиться было невозможно — в конце прохода обнаружилась всего одна дверь. Открыв её, штабс-капитан невольно прищурился — яркий свет электрических ламп бил в глаза. Негодуя и страшась, он заслонился ладонью. Кто здесь?!
Он увидел лишь тень человека, сидевшего за столом в углу, — чёрный силуэт с нечёткими очертаниями.
— Здравствуйте, товарищ Юрковский, — сиплым голосом сказал «невидимка».
— С революционным приветом, — сухо ответил Кирилл.
Мысли сыпались горохом. «Визирь» это или кто? Тот самый резидент или чекист рангом поменьше? Или тут вовсе западня?!
— Понимаю! — хохотнул грузный визави Авинова. — «Маска, я тебя не знаю!», да? — и протянул из тени на свет мозолистую пятерню: — Афанасий Терентьич.
— «Визирь»? — ляпнул Авинов — и ужаснулся.
Но резидент лишь лапищей своей махнул — дескать, ну их, эти кликухи, давай уж по-человечьи.
— Слыхал я, — деловито начал «Визирь», — «дроздов» обратно отправляют, вроде как в Новочеркасск?
— Дроздовская дивизия вливается в Добровольческую армию.
— Ага-а… Ага-а… — оживился чекист. — Кадеты[27]укрепляют Добрармию…
Авинов мрачно улыбнулся.
— Да-с! А обмундирования шьют на полтора миллиона штыков и сабель. Корнилов объявил мобилизацию. Чуете, чем пахнет? Наступлением по всему фронту!
Чекист до того разволновался, что вскочил, вышел из тени и заходил по скрипучему паркету — сутулясь, сложив руки за спиною, словно на прогулке в тюремном дворе.
Походив из угла в угол, резидент остановился перед Авиновым, помахивая мухобойкой.
— Когда белые перейдут в наступление? — спросил он.
— В июле «кадюки» возьмут Царицын, — раздельно сказал Кирилл в ответ.
— Хрен они возьмут… — проворчал Афанасий Терентьич.
Походив, почесав концом мухобойки под лопаткой, чекист приподнял шторы, впуская свет из провала двора-колодца. «Как в Питере…» — мелькнуло у Кирилла.
— Мне нужны будут связники, — медленно проговорил он, глядя в широкую сутулую спину «Визиря». Афанасий Терентьич покивал: понимаю, мол.
— В Задонье действует наш Регистрод, — неторопливо проговорил он, — регистрационный отдел Южного фронта. «Регистрод» занимается военной разведкой по всему Северному Кавказу. Регистрационный пункт номер три находится как раз в Новочеркасске, а есть ещё особые пункты Ортчк и тайные станции. Службу связи товарищи из Регистрода наладили хорошо, так что… За вами будет закреплён курьер Рафаил Курган Фоля.
— Рафаил Курган, — повторил Авинов. — «Фоля».
— Этот жидок жидковат, — хохотнул чекист, — но на безрыбье и рак — улов! Так что…
Он красноречиво протянул могучую длань — мол, аудиенция закончена, и Кирилл пожал руку врагу.
Глава 4
ДРОЗДОВЕЦ
Сообщение ОСВАГ:
Рабочие Ижевского и Воткинского заводов подняли восстание против большевиков. Сразу же были сформированы полноценные военные части — Ижевская и Воткинская рабочие дивизии, под командованием офицеров из потомственных мастеровых. В ходе боёв ижевцы и воткинцы на севере вышли к Глазову, на западе заняли левый берег Камы у Оханска, на юге взяли Сарапул и Агрыз, захватив железнодорожную ветку Казань — Екатеринбург.[28]
1
Пути двух самых славных дивизий Белой армии — Марковской и Дроздовской — расходились. Марковцы отправлялись за семь морей, к суровым мурманским берегам, а дроздовцы как будто возвращались домой — на Дон. До Таганрога добирались на транспорте «Кронштадт», а в Новочеркасск отправились поездом.
Заняв место в пульмановском вагоне, Авинов хмыкнул: словно и не случилось революции и войны не было. Ну это если не приглядываться, не видеть тщательно вымаранной похабщины на стенках, не замечать пулевых отверстий в окнах, стыдливо прикрытых занавесочками…
Всё так же перестукивались колёса, будочники с зелёными флажками провожали поезд. Чубатые казаки, возлежа на возах, равнодушно поглядывали в окна «пульмана».
Громкий смех сбил задумчивое настроение Авинова — в купе, похохатывая, ввалился темноволосый невысокий офицер, налитой здоровьем, с серыми глазами, с широким круглым, чисто выбритым подбородком. Его твёрдое лицо отдавало броской, чуточку азиатской красотой.
Кирилл напрягся, памятью возвращаясь к групповой фотографии офицеров-дроздовцев, которой его снабдил Ряснянский. Лица, лица, лица… Имена, звания… Петерс!
Командир второй роты 3-го Офицерского стрелкового полка капитан Евгений Борисович Петерс. Да, это был он. Сын учителя гимназии, студент Московского университета, Петерс ушёл на большую войну в чине прапорщика 268-го пехотного Новоржевского полка, а то быть бы ему учителем…
— Юрковский? — удивился Евгений Борисович.
— Как вы угадали? — откликнулся Авинов, ухмыляясь — и страшась: Юрковский-то во второй роте служил… В животе у него словно бабочки запорхали.
Петерс наметил робкую улыбку.
— А вы изменились… — протянул он.
— Вы даже не представляете себе насколько, — криво усмехнулся Кирилл. — Кузьмич!
Исаев явился тотчас и щёлкнул каблуками.
— Ракия[29]ещё осталась? — поинтересовался штабс-капитан.
— Да есть маленько. Кхым-кхум…
— Тащи!
— Слушаю, ваш-сок-родь! И закусь?
— Всё тащи!
Проводив Елизара Кузьмича глазами, Петерс только головою покачал:
— Вы же не признавали вестовых и ординарцев, — проговорил он.
— Признал-с, — с усмешечкой сказал Авинов.
А тут и денщик Евгения Борисовича нарисовался, старый солдат Ларин. Он приволок особый чемодан для папирос и табаков — была такая странность у Петерса. Всюду капитан таскал с собой коробки по сто штук «Лаферм» и «Шамшалов», «Месаксуди» и «Стамболи», «Асмоловых № 7» и «Ферезли». Клад!
Правда, на табак был Евгений Борисович скуп. Чаем делился и сахарку отсыпать мог, а вот в куреве отказывал — такую характеристику выдал на Петерса полковник Ряснянский…
