— Мне следовало бы прогнать тебя, — говорила мне Мудрейшая позже, с сожалением качая головой. — Передо мной были взрывные руки, еле сдерживающие порыв, готовые к риску. Но я не смогла.
— Ты была единственная из всех, в чьих руках специи откликались песней.
Корица
А теперь послушайте, я расскажу вам о перце.
Сухой перец, ланка, — наиболее могущественная из специй. Самая прекрасная, в своей пузырчато-красной кожице. Имя ей — опасность.
Перец поет голосом ястреба, кружащего над выбеленными солнцем холмами, где ничего не растет. Я, ланка, был рожден Агни, богом Огня. Я каплями стек с его пальцев, чтобы вскормить эту пустую землю.
Ланка, кажется, тобой я покорена больше всех.
Перец произрастает в самом центре острова, в сердце спящего вулкана.
Пока мы не достигли третьей ступени обучения, нам было запрещено приближаться к нему.
Перец — специя красного четверга. А это день подведения итогов, день, который располагает к тому, чтобы взять наше существование, как мешок, и вытрясти наружу все содержимое. День самоубийств и убийств.
Ах, ланка, ланка, иногда я смакую твое имя на языке. Чтобы почувствовать его соблазнительное жжение.
Сколько раз Мудрейшая предостерегала нас от использования твоей силы:
— Дочери мои, используйте его только как последнее средство. Легко зажечь огонь. Но нелегко погасить.
Вот почему я все еще держусь, ланка, чье имя взял десятиглавый Равана[27]для своего колдовского царства. Города тысячи сокровищ, превратившихся под конец в золу. Хотя сколько раз у меня был соблазн.
Как, например, когда в магазин заходит Джагшит.
Во внутренней комнате магазина на самой верхней полке стоит запечатанный горшочек, наполненный огненными стручками. Наступит день, когда я открою его — и они с мерцанием упадут на землю. И вспыхнут.
Ланка, дитя огня, очищающее от скверны. Но только когда не будет другого пути.
Джагшит заходит в магазин со своей мамой. Стоит несколько позади нее и пальцами хватается за ее дупатта,[28]хотя ему уже десять с половиной и он высок, как дикий бамбук.
— Ой, Джагги, не цепляйся за меня, как маленький, поди принеси мне сабу пападас.
У Джагшита тонкие испуганные запястья, и в школе проблемы, потому что он пока знает только панджаби.[29]Учитель посадил Джагшита в самый последний ряд — с мальчиком, у которого водянисто-голубые глаза и изо рта капает слюна. Джагшит недавно выучил свое первое слово на английском. Идиот. Идиот. Идиот.
Я подошла в дальний конец магазина, где он в смущении разглядывает полки с пападами, упаковки с надписями на хинди и на английском.
Я подала ему сабу пападас и сказала:
— Они беловатого цвета, смотри. В следующий раз будешь знать.
Джагшит с застенчивыми глазами в своем зеленом тюрбане, над которым дети потешаются в школе, знаешь ли ты, что твое имя значит — Завоеватель Мира.
Но вот уже его мама кричит:
— Где ты застрял, Джагшит, не можешь, что ли, найти пападас, совсем слепой — я поседею от ожидания.
На спортивной площадке они сорвали его, твой зеленый тюрбан цвета попугаевой грудки. Они дразнили тебя, раскачивая и подбрасывая его, смеялись над твоими длинными, нестрижеными волосами. И толкали.
Придурок — твое второе английское слово. Колени кровоточат после падения на гравий. Джагшит, ты прикусываешь нижнюю губу, чтобы не закричать.
Ты поднимаешь свой заляпанный грязью тюрбан, медленно расправляешь его и идешь домой.
— Джагшит, как так получается, что одежда у тебя вся в грязи после школы, вот здесь оторвалась пуговица, а посмотри, какая большая дыра на рубашке, вот неряха, ты думаешь, у меня денег куры не клюют.
Ночью он лежит с открытыми глазами, пристально вглядываясь во тьму, пока звезды не начинают мерцать, как светлячки в кхети его бабушки за Джулундером. Она поет, нарывая пучочки зелени цвета такого же, как тюрбан. Слова на панджаби звучат как капли дождя.
Джагшит, возникнут ли они перед тобой снова, когда наконец глаза твои волей-неволей закроются и ты уснешь. Язвительные голоса, плюющиеся рты, их руки. Руки, спускающие с тебя штаны прямо на спортивной площадке, на глазах у девчонок.
— Chhodo mainu.
— Говори нормально, сука. На английском, черт тебя дери, черномазый ублюдок.
— Джагги, что значит «не хочу в школу»? Ради чего твой отец надрывается на заводе? Парочка хороших шлепков вразумят тебя.
— Chhodo.
У кассовой стойки я говорю:
— Вот тебе немного барфи, нет-нет, мадам, для детей бесплатно.
Я смотрю, как он жадно вгрызается в коричневую конфетку, приправленную гвоздикой, кардамоном и корицей. Он отвечает слабой улыбкой в ответ на мою.
Дробленая гвоздика и кардамон, Джагшит, освежат тебе дыхание. Кардамон для тебя я развею сегодня вечером по ветру. Северный ветер унесет его, чтобы открыть твоему учителю глаза на тебя. И сладко-остренькую гвоздику, лаванг, специю сочувствия. Чтобы твоя мама, вдруг оторвавшись от стиральной доски, откинув спутанные волосы с лица, воскликнула: «Джагги, милый мой, что случилось?» — и обняла тебя мыльными руками.
А темную палочку корицы я заложу незаметно за складку твоего тюрбана, как раз перед самым уходом. Дальчини, палочка корицы тепло-коричневого цвета, как твоя кожа, поможет тебе завести друзей, найти кого-то, кто возьмет тебя за руку, будет бегать с тобой, смеяться вместе с тобой, как бы говоря: «Смотри, это Америка, она не так уж плоха».
А что касается тех, с тяжелым взглядом, как камень, корица, истребитель врагов, придаст тебе силы, которая укрепит тебе ноги и руки и, главное, голос, так что однажды ты сможешь выкрикнуть: «Хватит» — достаточно твердо, чтобы они, изумленные, остановились.
Когда мы прошли церемонию очищения, когда мы были уже готовы покинуть остров и ступить каждая на свой путь, Мудрейшая сказала:
— Дочери мои, вот и пришло время, когда я должна дать вам всем новые имена. Ибо когда вы ступили на этот остров, вы лишились имен и до сей поры оставались безымянными.
Но я спрашиваю вас в последний раз: уверены ли вы в том, что хотите стать Принцессами? Сейчас еще не слишком поздно выбрать жизнь более легкую.
