Эти удивительные глаза смотрят на меня. Даже сквозь меня.
— Кендалл, — шепчет он, и от его голоса у меня бегут мурашки по коже (в хорошем смысле).
Я хочу получше его разглядеть, но изображение не четкое. Он не слишком высокий, но широкоплечий. Золотые волосы достаточно длинные, чтобы было приятно гладить их.
Я падаю…
По-настоящему падаю.
Раскинув руки, я пытаюсь за что-то ухватиться, но падение продолжается… вниз, вниз, вниз. Но куда? О… ступени. Я падаю с лестницы! Будет чертовски больно.
Внезапно я в его объятиях и смотрю прямо в невероятные голубые глаза. Я словно купаюсь в них, пытаясь обрести потерянное дыхание. Его сила оберегает меня.
— Ты в безопасности, Кендалл.
Но кто ты?
Я отклоняюсь и вижу его лицо. Боже, какой красавец! Загорелый, с прямым носом и сильной челюстью. На левой щеке маленькая родинка. Ресницы такие же золотые, как и волосы.
Я не могу дышать. Воздух исчез. И кто-то трясет меня. Сильно.
Помоги мне, голубоглазый принц… помоги!
Тряска настоящая.
— А? Что?
— Кендалл, просыпайся. Пора в школу.
Я щурюсь от утреннего солнца и пытаюсь понять, что происходит. Папа внимательно смотрит на меня через очки в узкой металлической оправе.
— С тобой все в порядке?
— Все нормально, пап.
У меня грудь болит, и мышцы ноют так, словно я действительно рухнула с лестницы.
— Просто странный сон.
Папа ерошит мне волосы — он это делает с тех пор, как они у меня появились.
— Ты хотя бы спала, это уже хорошо. А то я за тебя очень волновался.
— Знаю, — вздыхаю я. — Спасибо за генератор белого шума.
Он гордо улыбается.
— Я читал, что он здорово помогает при бессоннице.
Не могу я признаться, что это не простая бессонница, а скорее страшная, неизлечимая болезнь. Вместо этого я киваю и сажусь.
Папа все еще обеспокоен.
— У тебя ведь нет других проблем? Да, Кендалл?
Я не доктор, и не играю его в сериале, поэтому не собираюсь ставить себе диагнозы. Я пожимаю плечами.
— Вроде нет.
Папа садится на кровать и берет меня за руку. Он гладит мой большой палец своим, как делал, сколько я себя помню. Надвигается серьезный разговор.
Нахмурившись, он начинает:
— Я знаю, что этот переезд тяжело тебе дался, малышка, и мне очень жаль. Родителям всегда тяжело вырывать детей из привычной жизни ради карьерного роста. Тебе сейчас, наверное, очень не легко. Тебе пришлось оставить дом и друзей ради чего-то совершенно незнакомого.
Не желая быть занозой у него в пальце — Кейтлин с этим прекрасно справляется, — я сжимаю папину руку и изо всех и делаю вид, что совсем не скучаю по дому.
— Пап, я знаю, что для тебя это невероятный карьерный рост.
— От этого выигрывает вся семья, — продолжает он. — Здесь я получаю гораздо больше, чем в Чикаго. Мы сможем отправить тебя в хороший колледж.
— И я очень это ценю, пап, правда.
Пауза получается слишком драматичной.
— Но? — интересуется он.
— Но…
Его темные глаза смотрят на меня поверх очков так, словно пытаются заглянуть в душу и увидеть всю правду. Он слишком хорошо меня знает. Что тут скажешь, я — папина дочка, и в этом нет ничего плохого. Дэвид Мурхед — отличный человек, любящий жену и детей и желающий как следует о них заботиться. Даже если для этого пришлось привезти их в место, которого даже нет на карте и которое, судя по всему, перенаселено нечистой силой.
— В школе все хорошо? Ребята тебя не обижают?
Я смеюсь.
— Прошел всего один день, рано говорить.
Папа хмурится.
— Правда, пап. Дело не в школе. У меня даже подруга появилась.
— А в чем тогда? — Он сильнее сжимает мне руку. — Ты всегда мне обо всем рассказывала, малышка.
— Я просто… привыкаю.
Раньше я рассказывала папе обо всех проблемах. Но это было до того, как у меня появились все эти странные ощущения, и я стала слышать зловещий голос из генератора белого шума. Как мне объяснить все это и не оказаться в дурдоме в смирительной рубашке?
— Ты уверена, что больше тебя ничего не беспокоит?
Я пытаюсь проглотить застрявший в горле огромный ком.
— Пап, а ты в привидений веришь?
Он опускает мою руку и усмехается.
— Ты ведь не веришь этим историям?
— Каким историям?
Папа снимает очки и протирает их краешком шелкового галстука.
— Ну, что Рэдиссон — рассадник паранормальных явлений?
Он это произносит так, чтобы я не сомневалась в абсурдности подобных заявлений.
— Да, и что в Ратуше, а особенно в моем кабинете, полно опасных привидений.
У меня глаза на лоб полезли.
— Что?
Папа водружает очки обратно на кончик носа.
— Так говорит мой ассистент. Но я в это не верю. Все эти слухи распускаются только для того, чтобы привлекать в город туристов и всяких чудаков, помешанных на привидениях.
Для усиления эффекта он даже рассмеялся.
— Но почему они говорят, что в твоем кабинете не безопасно?
— Архитектор, работавший до меня, уволился через три дня. По его словам, на него напало «невидимое существо».
Я так поспешно слезла с кровати, что чуть не упала, запутавшись в одеяле. Все очень серьезно. Особенно, если то, что Селия рассказала мне об этом доме и о городе, правда. А теперь еще и папин кабинет представляет угрозу! Это уже чересчур.
— Папа, будь осторожен!
— Не волнуйся за меня, малышка. Я не боюсь того, чего не существует. И ты тоже не бойся.
Опустив глаза, я тереблю краешек одеяла. Рассказать ему о том, что со мной происходит? Что я чувствую? Слышу? О кошках-провидицах?
— Я не боюсь, пап.
Нужно сменить тему разговора.
— Я просто хочу вписаться в здешнюю жизнь.
Рррррр-аарррр…
На мою кровать вскакивает огромная черная кошка — не меньше десяти килограммов. Даже не кошка, а настоящий горный лев.
— Я не знал, что у нас есть котенок, — удивленно произнес папа, глядя на мохнатое создание.
— Привет, Натали.
О мой бог! Это — Натали, одна из кошек, брошенных миссис Элиот. Натали потерлась о папину ногу, оставив на его светлых брюках черную шерсть. Затем она направилась ко мне, заурчала и плюхнулась на одеяло толстым пузом кверху. Я осторожно потянулась и погладила ее живот. Урчание только усилилось.
