– Я тоже! – с отвращением промолвила Ливия. Больше она не проронила ни слова, а вернувшись домой, вызвала Эвению.
– Хочу распорядиться насчет новой рабыни, – сказала она старой служанке – Дай ей работу на кухне или где-нибудь еще: здесь, в комнатах, эта девушка мне не нужна. Проследи за ней: если она неопрятна, неуживчива или ленива, я прикажу ее продать!
Эвения поклонилась, в ее лице не отразилось никаких чувств.
– Будет исполнено, госпожа.
…Вечером, во время ужина Марк Ливий сказал дочери:
– Как только Луций Ребилл вернется в Рим, мы назначим день свадьбы. Думаю, осень – самое подходящее время. Уверен, к тому времени война закончится, и Цезарь успеет отпраздновать очередной и завершающий триумф.
«Какое отношение имеет Цезарь с его триумфами к моему замужеству?!» – хотелось воскликнуть Ливий. Но она кротко промолвила:
– Хорошо, как скажешь, отец – И видя, что он одобрительно кивает, прибавила: – Мне надоело ждать. Приданое готово. Чем скорее ты выдашь меня за Луция, тем лучше.
И тут же потупилась, поймав удивленный, непонимающий взгляд возлежащего напротив Децима.
За четыре дня до наступления календ секстилия (28 июля) Ливия и Юлия перебирали приданое Ливий, сидя в возвышавшейся над колоннадой перистиля комнате второго этажа. Это без сомнения было самое прелестное помещение в доме, напоминающее сельский уголок. Снаружи шла оплетенная виноградом стена, под крышей свили гнезда ласточки; в небольшое оконце виднелись омытые огненным ливнем яркого летнего солнца древесные вершины с блестящими, точно отлакированными листьями. Снизу доносился навевающий дремоту шум воды – расположенный в центре перистиля фонтан рассыпал мириады радужных брызг.
В комнатке с источавшими прохладу каменными стенами блуждали дымчато-зеленые тени. Здесь не стояло иной мебели, кроме кровати из клена с изящным изгибом изголовья и маленького круглого столика-подставки о трех ножках. Но сегодня Ливия распорядилась втащить сюда два огромных, обитых бронзовыми пластинами сундука: кроме ворохов обычной одежды и белья в нем лежали очень дорогие вавилонские, индийские и египетские ткани, часть которых досталась Ливий еще от покойной матери.
Хотя в доме Юлии стояли такие же сундуки почти с таким же содержимым, девушка увлеченно рассматривала приданое подруги.
– Когда вернется Луций? – поинтересовалась она.
– Не знаю, – равнодушно отвечала Ливия, – отец говорит, скоро.
– Вам бы не мешало видеться почаще, – сказала Юлия. – Вы ведь, кажется, даже ни разу не целовались.
– Я и не собираюсь целоваться с Луцием!
– То есть как? – удивилась Юлия.
– А ты целовалась с Клавдием?
Юлия захихикала с явно притворной стыдливостью; ее глаза лукаво поблескивали в тени длинных ресниц.
– Ну… да.
– Разве можно целоваться до свадьбы?
– Не знаю; этого захотел Клавдий, а я так растерялась, что позволила. А уж если разрешишь один раз, то от второго никуда не деться. Хотя, признаться, я вовсе не считаю, будто в этом есть что-то дурное.
Некоторое время они молча складывали одежду.
– После столь долгой разлуки Луций обязан сделать тебе подарок! – заметила Юлия – А ты сплети ему венок из цветов!
Ливия вспыхнула:
– Еще чего! А ты плела Клавдию?
– Конечно.
– Мне кажется, ты его все-таки любишь, – задумчиво произнесла Ливия.
Юлия беспечно пожала плечами:
– Не знаю. Я уже говорила тебе: Клавдий мне нравится. Хотя иногда я думаю, мне также мог бы понравиться и другой человек.
– С другим ты тоже стала бы целоваться? – колко спросила Ливия.
Но Юлию не так-то просто было смутить.
– Может, и стала бы, если б он сделался моим женихом!
– Вообще-то супруги могут развестись, если захотят, – помолчав, сказала Ливия.
– Да, но, по-моему, на то должны быть веские причины.
– Какие?
– Измена, бесплодие…
– Хорошо, если б женщина могла не иметь детей, если не хочет, – заметила Ливия.
Юлия воровато оглянулась на дверь, а потом зашептала:
– Валерия говорит, такие способы есть, но не все из них безопасны, Лучше всего, когда оба супруга не желают иметь потомства. Но мужчины всегда хотят поскорее получить наследника: им ведь не приходится ни вынашивать его, ни рожать, ни кормить. Конечно, я вовсе не против завести детей, но только не сразу и не так, чтобы производить на свет по ребенку в год.
– Я тоже, – сказала Ливия.
Когда они сложили последние вещи и с грохотом закрыли крышки сундуков, она спросила подругу:
– Как ты понимаешь противоречие между сущим и должным?
– Никак. А оно существует?
– По-моему, да. Когда человек знает, что ему хотелось бы получить, и при этом осознает невозможность исполнения своих желаний. Имея мечты, мы, тем не менее, обязаны довольствоваться рутинной жизнью.
– И чего же ты хочешь? – спокойно спросила Юлия. Ливия неожиданно растерялась, не зная, что ответить.
– Я желала бы куда-нибудь съездить, что-либо повидать, но кто мне позволит! – наконец сказала она.
– А что, где-то можно увидеть то, чего нет в Риме? Здесь собраны все диковинки завоеванных стран. Многие из тех, кто путешествовал в Грецию, Египет или куда-либо еще, говорят, что все равно на земле нет места лучше, чем Рим.
Или ты хочешь побывать в холодных краях, где вечные льды и снега? Я никак не могу понять, чем ты недовольна? По-моему, ты и сама этого не знаешь!
– Знаю, – с неожиданной твердостью в голосе произнесла Ливия – Даже Децим, который всегда так весел и всем доволен, однажды сказал, что его не устраивает вечная предопределенность нашей жизни. Недаром он играет в кости тайком от отца! Кстати, Цезарю, которым восхищаются мои отец и брат, принадлежат такие слова: «Если хочешь поймать удачу, то на помощь судьбе должны прийти твои собственные усилия!»
– Откуда ты знаешь? – удивленно промолвила Юлия, на что Ливия отрезала не по-женски жестко:
– Слышала!
– Кто это говорит обо мне и о Цезаре? – послышался знакомый голос.
По лесенке поднимался Децим; он был возбужден больше обычного; складки тоги колыхались от взволнованных движений.
– Сидите здесь со своими сундуками и ничего не знаете! – начал он с порога. – Юлий Цезарь вернулся в Рим, чтобы отпраздновать очередной триумф – покорение Галлии, Египта, Понта и Нумидии! Хотя часть армии Помпея уцелела, это почти окончательная победа!
