— И каков ответ?
Мясо креветки исчезло между двумя ровными рядами белых зубов.
— Ответа я пока не получила.
— Может, надо спрашивать громче? — сказал Эневек, обыгрывая её комментарии на пляже.
— Я бы с удовольствием, — сказала Кроув, не переставая жевать. — Но средства и возможности пока ограничивают меня радиусом ровно в двести световых лет. Тем не менее, в середине девяностых мы провели шестьдесят триллионов измерений и отобрали из них только тридцать семь, про которые нельзя с уверенностью сказать, имеют ли они естественно-природное происхождение, или кто-то нам действительно сказал «Хэлло».
Эневек уставился на неё.
— SETI? — спросил он. — Вы работаете в SETI?
— Верно. Search for Extra Terrestrial Intelligence. Поиск внеземного разума. Проект «Феникс», точнее.
— Вы прослушиваете космос?
— Примерно тысячу звёзд, аналогичных Солнцу, которые старше трёх миллиардов лет. Да. Это лишь один проект из многих, но, может быть, важнейший, если вы позволите мне немного тщеславия.
— Надо же!
— Закройте рот, Леон, ничего особенного в этом проекте нет. Вы анализируете пение китов и пытаетесь разузнать, что интересного они могут вам поведать. Мы слушаем космос, потому что убеждены, что там кишмя кишат разумные цивилизации.
Эневек был очарован.
— И вы действительно приняли сигналы, которые позволяют предположить существование разумной жизни?
Она отрицательно помотала головой:
— Нет. Мы приняли сигналы, которые мы не знаем, как классифицировать. По правде говоря, мне от отчаяния надо бы кинуться с ближайшего моста, а я тут с аппетитом поглощаю еду, хотя я одержима своим делом так же, как вы вашими китами.
— Про которых я по крайней мере знаю, что они есть.
— Сейчас, скорее, нет, — улыбнулась Кроув. Эневек чувствовал, как тысяча вопросов выстраиваются в очередь, чтобы быть заданными. Проект поиска внеземного разума стартовал в НАСА в начале девяностых, специально в годовщину прибытия Колумба. В пуэрториканском Аресибо в самом большом на земле радиотелескопе была установлена новая программа. За минувшее время в SETI возникли и новые проекты благодаря щедрым спонсорам, а проект «Феникс» был из самых известных.
— Значит, вы та самая женщина, которую играет Джоди Фостер в «Контакте»?
— Я та женщина, которая охотно села бы в тот космический корабль, на котором Джоди Фостер летит к внеземлянам. Вы знаете, Леон, я ведь делаю для вас исключение. Обычно у меня начинаются судороги, когда меня расспрашивают о моей работе. Мне всякий раз приходится часами объяснять, что же я делаю.
— Мне тоже.
— Правильно. Вы мне кое-что рассказали, теперь я у вас в долгу. Что вас ещё интересует?
Эневек думал недолго:
— Почему вы до сих пор не добились результата?
Кроув повеселела. Она положила себе на тарелку новую порцию креветок и заставила его некоторое время ждать ответа.
— А кто сказал, что у нас нет результата? Кроме того, наш Млечный Путь насчитывает около сотни миллиардов звёзд. Обнаружить планеты, подобные Земле, довольно трудно, потому что их свет очень слаб. Но теоретически в таких планетах нет недостатка. Подумайте только: сто миллиардов звёзд!
— Правильно, — усмехнулся Эневек. — Двадцать тысяч горбачей всё-таки проще.
— Это как если бы нужно было доказать существование крошечной рыбки и для этого вам пришлось бы процеживать каждый литр океанской воды. Но рыбка подвижна. Вы можете повторять всю процедуру процеживания океана до Судного дня и можете даже прийти к мнению, что этой рыбки не существует. На самом деле её немерено, только плавает она всякий раз не в том литре, который вы в этот момент просматриваете. «Феникс» берёт под лупу сразу много литров, но зато мы ограничиваемся — скажем так, в ваших масштабах — проливом Джорджия. Понимаете? Там есть цивилизации. Я не могу это доказать, но я твёрдо убеждена в том, что число их бесконечно. Но вселенная в бесконечное число раз больше, вот что глупо.
Эневек размышлял.
— Разве НАСА не посылала сигнал в космос?
— Ах, вон что, — глаза её сверкнули. — Вы хотите сказать, что нечего рассиживаться и слушать, надо самим подать голос. Да, это было сделано. Еще в 1974 году мы отправили из Аресибо сигнал в М13. Это шаровидная туманность неподалёку от нашей галактики. Но нашей проблемы это не решает. Любое известие может затеряться в межзвёздном пространстве, исходит оно от нас или от других. Было бы невероятной случайностью, если бы кто-то получил наш сигнал. Кроме того, слушать дешевле, чем посылать сигналы.
— И всё-таки. Это повысило бы шансы.
— Может, мы этого не хотим.
— Почему же? — в недоумении спросил Эневек. — Я думал…
— То есть мы-то хотим. Но есть множество людей, которые смотрят на это скептически. Многие почитают за благо не привлекать к себе внимания.
— Какие глупости.
— Не знаю, глупости ли. Я лично тоже верю, что разум, который дорос до межзвёздных путешествий, должен уже преодолеть стадию дикости. С другой стороны, я думаю, от этого аргумента нельзя отмахнуться. Люди должны подумать, как сделать себя заметными. Иначе возникнет опасность быть неправильно понятыми.
Эневек молчал. Его мыслями снова завладели киты.
— Вы не приходите иногда в отчаяние? — спросил он.
— Как без этого? А сигареты и виски на что?
— А если вы вдруг достигнете цели?
— Хороший вопрос, Леон. — Кроув сделала паузу и задумчиво водила пальцами по скатерти. — В принципе я уже много лет спрашиваю, что, собственно, является нашей Целью. Думаю, если б я знала ответ, то прекратила бы заниматься исследованиями. Ответ — это всегда окончание поиска. Возможно, нас мучает одиночество нашего существования. Мысль, что мы лишь случайность, которая больше нигде не повторится. Но может быть, мы стремимся доказать как раз то, что кроме нас нет никого и мы занимаем в творении особое место, которого якобы достойны. Я не знаю. Почему вы изучаете китов и дельфинов?
— Я… мне просто интересно.
Нет, это не совсем так, подумал он в ту же минуту. Это не просто любопытство. Итак, чего же он ищет?
Кроув была права. В принципе они делали одно и то же. Каждый прослушивал свой космос и надеялся получить ответ. Каждый в глубине души тосковал по собратьям, по обществу разумных существ, которые не были бы людьми.
Кроув, кажется, прочитала его мысли.
— Дело не в другом разуме, — сказала она. — Нас занимает вопрос, что останется от нас, если другой разум существует. Кто мы тогда? И кем мы больше не являемся? — Она откинулась на спинку стула и улыбнулась тёплой, привлекательной улыбкой. — Знаете, Леон, я думаю, в конце стоит очень простой вопрос о смысле жизни.
