Кому она принадлежит? В конце концов, она всего лишь женщина.
Как и я.
Мое сердце падает в желудок, грудь сжимается, когда тишина в комнате приобретает совершенно новый смысл.
— Ты уже здесь, — говорю я Люку.
— Я успел на самолет, как только мама позвонила.
— Что случилось? Почему мне никто ничего не сказал?
Я изо всех сил стараюсь показать, что чувствую предательство, но мои эмоции застревают в горле, и я знаю, что они выходят слабыми. Как будто мне все это безразлично. Мое лицо привыкло к программированию того, что я ему говорю, а не к настоящим эмоциям.
Маму сотрясают рыдания, но вопрос был адресован не ей.
Люк — не плохой человек. Он не такой, как мой отец, и не такой, как жадные корпоративные ублюдки, которые на него работают. Он хороший парень. Он мой брат, и мы всегда ладили.
Но он что-то скрывает от меня. Я могу сказать, когда он замыкается в себе.
— Люк, — настаиваю я, когда его глаза переходят на Криса. — Что с ним случилось?
Его челюсть напрягается, и он переминается на ногах, прежде чем снова успокоиться.
— Сегодня утром копы появились в офисе в Нью-Йорке, потом в Лос-Анджелесе. В последний раз они обыскали его домашний офис здесь, но не арестовали его. Когда я приехал днем, он был мертв. Он… — Он тяжело сглатывает, опустив взгляд. Возможно, это единственная печаль, которую я увижу на его лице в связи со смертью нашего отца. — Он повесился.
Представление о хромом теле отца, висящем в его кабинете, заставляет меня содрогнуться.
Что он использовал?
Даже не думай об этом.
Я киваю, смаргивая слезы, которые, я уверена, никто не заметит. Боже, я ненавидела этого человека. Почему это вообще меня задевает?
— Давай не будем ходить вокруг да около, — говорю я, прижимая руку к груди. — Мы все знаем о Круге. Мы все знаем о папиных вечеринках. Смерть человека, который организовывал секс-вечеринки для «Круга молчания» и которого собирались арестовать, не говорит о самоубийстве.
— Элла, — задыхается мама.
Я перевожу взгляд на Криса, потому что он единственный, в ком я не уверена, что он много знает об этом. А он вполне может. Его отец — часть Круга, но я не знаю, делился ли он этим с сыном.
Когда его лицо остается бесстрастным, а глаза смотрят на мою маму, я понимаю, что все это для него не новость.
Мои пальцы ползут по правой верхней части бедра, царапая кожу под юбкой. Любые внешние раздражители помогут мне не потеряться в собственных мыслях. Я не хочу паниковать.
— Я знаю это уже много лет, мама. То, что ты игнорируешь это, — твоя проблема, а не моя. — Я впиваюсь взглядом в Люка. — Папа не убивал себя, и ты это знаешь.
— Папа мертв, и это единственный факт, который имеет значение.
Его строгие слова заставляют меня сделать шаг назад. Мой брат не бессердечный человек. Что с ним происходит?
— Люк…
— У нас есть проблемы поважнее, чем то, как он умер. Ты хочешь поговорить о Круге, Элс? Как насчет того, что мы не только не являемся его частью теперь, когда отца нет, но и что мы должны им столько денег, что поездка в Эль-Дорадо даже не покроет эту сумму.
— Что значит «не покроет»? Мы и есть гребаное Эль-Дорадо, Люк. Заплати им и избавься от них.
— Полиция обыскала все, что принадлежит Джеральду Бейкеру. Компания, личные активы, банковские счета. Все, что у нас осталось, — это дом, потому что он каким-то образом записал его на мамино имя.
Он сделал это не ради нее. Скорее всего, он защищал себя.
Я едва успеваю уловить смысл его слов, как мама снова разражается слезами. Так вот почему она так много плачет.
— Ты плачешь, потому что у нас нет денег? — спрашиваю я со всем отвращением, на которое способна.
— Мы не разорены, Элла, — шипит она, поднимая глаза. — Мы в долгу перед Кругом! Твой отец просил слишком много одолжений.
Никогда не проси Тень об одолжении. Так мне однажды сказал Люк. Потому что, когда ты им что-то должен, они всегда приходят за этим, и цена, которую приходится платить, никогда не стоит оказанной услуги.
— Я не понимаю. Ты можешь просить Круг о любой услуге, если ты в нем состоишь. Отец был членом совета. Он…
— Больше не является. Долги Джеральда Бейкера перед Кругом переходят к его семье, но не к его… — он замешкался, подыскивая подходящее слово. — …членству.
Люк всегда ненавидел Круг. Он никогда не делал никаких шагов к тому, чтобы стать его частью, несмотря на то что мой отец настаивал на этом.
Чтобы стать полноправным членом, ты должен привести с собой женщину. Ту, на которой ты собираешься жениться и которая будет принята членами совета, посвящена и обещана как твоя. Потому что это означает наследников, а наследники означают доверенных людей, которые смогут присоединиться к Кругу в будущем.
Возможно, у Люка и были какие-то связи в Круге через моего отца, но он всегда следил за тем, чтобы никогда не знакомить своих подружек ни с ними, ни с моей семьей. Как бы глупо это для них ни звучало, мой брат верит в любовь, а не просто приводит женщину в тайное общество в качестве доказательства своей приверженности.
— Если бы ты сделал то, что тебе сказали. — Обвиняющий тон моей мамы даже не похож на ее. — Если бы ты вступил, когда твой отец попросил тебя.
Люк проводит рукой по лицу. — Если бы ты рассказала о размере его долга, я бы, возможно, так и сделал. Но ты этого не сделала.
Сердце бьется сильнее, я снова подхожу к маме. — Сколько?
Отвечает Люк.
— Многие мужчины из Круга были инвесторами в кафе «Бейкер». Дела у компании шли неважно, но в данный момент она разоряется. Отец выкачивал деньги из этих людей годами. — Он покачал головой. — Я даже не думаю, что на данный момент существует конкретная цифра. Мы говорим…
— Мы должны выдать Эллу замуж.
Голос моей матери покрывает комнату ледяным покрывалом.
Моя единственная реакция — тупое фырканье.
Потому что она шутит.
Она ведь шутит, верно?
— Я не собираюсь выдавать Эллу замуж в Круг, чтобы расплатиться за долги моего идиота-отца, — отвечает Люк. Низкая угроза в его тоне должна меня успокоить, но меня поражает только одно.
— Я не корова, выставленная на аукцион.
Нынешнее волнение — мой злейший враг. Оно заставляет мой голос звучать спокойно, даже когда внутри я паникую.
— Это решение не зависит ни от
