в Новгород, где изгнанника приняли с почетом (угличского князя местный люд хорошо знал – он был наместником в Пскове в 1407 году и в Новгороде в 1408 и 1411–1414 годах). Константину Дмитриевичу выделили пригороды, которые ранее были даны литовскому князю Лугвеню[116], и собрали для него специальную подать – коробейщину со всей волости новгородской. Примирились братья только в 1421 году, но эта распря не забылась – в 1423-м, при составлении очередного завещания, Василий Дмитриевич не включил Константина (равно как и Юрия) в число душеприказчиков. Произошедшее стало уроком для других братьев – Андрея и Петра, предусмотрительно не вмешивавшихся в споры из-за будущего наследования великого княжения и демонстративно поддерживавших Василия – неясно, насколько искренне.
Интересное объяснение выступлению Константина Дмитриевича против незаконных действий старшего брата дал С. Л. Кинёв, предположив, что ему пришлось действовать единолично, так как «звенигородский князь Юрий, по-видимому, не ощущал серьезной угрозы для своего положения как наследника великого княжения. В пользу этого свидетельствует и тот факт, что третья духовная грамота Василия I лишь предположительно говорит о возможном получении великого княжения будущим Василием II [2 /ДДГ/. № 22. С. 61). Петр и Андрей, со своей стороны, еще в 1401–1402 гг. отказались от своих прав на великое княжение в пользу потомства старшего брата [2 /ДДГ/. № 18. С. 52) и позднее претендовать на него или на статус, равный статусу детей Василия Дмитриевича, не могли. Константин Дмитриевич такого рода договор с великим князем не заключал и, соответственно, имел основания для выступления»[117]. Все предположения убедительны, кроме утверждения, что Юрий Дмитриевич не ощущал «угрозы для своего положения как наследника великого княжения». Наверняка ощущал, но, видимо, от него и не потребовали дать присягу племяннику (четырехлетнему Василию Васильевичу), потому звенигородский князь и не действовал – при живом старшем брате, законном государе, его выступление шансов на успех не имело бы.
Но жить Василию I оставалось менее шести лет. Его кончина кардинально изменила ситуацию.
Сразу после смерти Василия Дмитриевича 27 февраля 1425 года реальная власть в Москве перешла в руки трех его душеприказчиков: «властной и решительной княгини – вдовы Софьи Витовтовны, митрополита Фотия, всегда поддерживавшего покойного великого князя и деятельного боярина Ивана Дмитриевича Всеволожского». Последний тогда занимал важную должность московского наместника, которому волей Софьи Витовтовны была дарована судебная власть над всей столицей, в том числе и над удельными князьями, имевшими в городе свои дворы[118]. Симпатии к Ивану Всеволожскому с их стороны это, естественно, не добавило.
Наследнику московского престола Василию Васильевичу в день смерти отца исполнилось всего 9 лет и 11 месяцев (родился он, как сказано выше, 27 марта 1415 года). Духовная грамота родителя, казалось, гарантировала молодому княжичу престол. Однако наличие старого завещания Дмитрия Донского, в котором преемство власти решалось иначе, требовало согласования данного вопроса со всеми родственниками.
Митрополит Фотий незамедлительно (той же ночью) отправил к Юрию Звенигородскому своего боярина Акинфа Ослебятева с вестью о кончине брата и приглашением в Москву на похороны[119]. И, видимо, на обсуждение вопроса престолонаследия. Юрий Дмитриевич было собрался в дорогу, но затем неожиданно передумал. Предполагают, что доброхоты предупредили князя, что в Москве его схватят – как слишком опасного конкурента молодого наследника[120]. Это весьма похожее на правду известие подвигло Юрия Дмитриевича оставить любимый, но слишком уязвимый из-за близости к Москве Звенигород[121] и отправиться на север, в более приспособленный к обороне Галич, который стал основным местом его пребывания, опорой военного, экономического и политического могущества. В этом городе на рубеже XIV–XV веков была перестроена старая крепость и возведена мощная цитадель на возвышающейся над всей округой горе Балчуг (позднее она получит название «Шемякина гора»). Как отмечал В. В. Косточкин, при сооружении этой крепости учитывались самые передовые разработки того времени – градодельцы стремились к регулярной четырехугольной планировке[122]. Точно так же они возводили стены и башни в Звенигороде. Это обстоятельство делает возможным предположение о наличии у Юрия Дмитриевича собственных искусных военных инженеров.
Обосновавшись в своих северных владениях, Юрий Дмитриевич стал собирать войска – при полной поддержке галичан. Как полагали А. А. Зимин, А. Ю. Дворниченко и Ю. В. Кривошеев, а позднее и С. В. Алексеева, решение биться за своего князя приняли на вече[123].
Рис. 10. Вид на гору Балчуг (Шемякину гору) со стороны Галичского озера.
Открытка конца XIX в., изображающая Никольский женский монастырь.
Назревало столкновение, но обе стороны еще не были готовы к нему. Поэтому московские власти и галичский князь заключили между собой перемирие до Петрова дня – 29 июня 1425 года. Впрочем, Софья Витовтовна и ее советники перешли в наступление раньше этого срока. И. Г. Пономарева датирует начало кампании против звенигородского князя маем 1425 года (всю кампанию – маем-июнем)[124]. В Костроме стали сосредотачиваться войска (включая дворы великих князей), и Юрию Дмитриевичу пришлось уйти в Нижний Новгород. Потом он отступил на реку Суру. Туда же подступила и московская «многая сила». Командовал этим войском его младший брат Константин Углицкий[125].
По сообщениям Софийской и Никаноровской летописей, московская рать насчитывала 25 тысяч воинов[126]. Сражения не произошло, так как войска заняли позиции по разным берегам реки. Похоже, и желания биться со старшим братом у Константина Дмитриевича не было. Затем две рати разошлись. Юрий Дмитриевич ушел в Новгород, откуда вернулся в Галич и прислал московским властям мирное предложение. Более того, он обязывался «не искать» под Василием II великого княжения.
Вернемся, однако, к походу против галичского недруга и его бесславного завершения. Кампания и не могла быть удачной. Назначение воеводой Константина – одно из самых странных решений московских властей тех лет. Несомненно, углицкий князь не поддерживал действий Юрия и его сыновей, но и доброхотом племянника никогда не был. В 1419 году Константин, как сказано выше, вызвал страшный гнев старшего брата Василия Дмитриевича, отказавшись присягнуть его 4-летнему наследнику. Преувеличения в этом утверждении нет. У Константина тогда был отнят удел. Схватили его бояр и ближних людей. Самому опальному князю пришлось спешно бежать в Новгород. И хотя позже братья примирились и Константин Дмитриевич смог вернуться в Углич, приказы из Москвы он всегда выполнял весьма формально.
Военные действия прекратились. Во многом благодаря миротворческим усилиям митрополита Фотия. Зимой 1426 года он отправился в Галич. В отчине Юрия Дмитриевича ему была устроена встреча, поразившая современников своей
