необычностью. «А князь Юрьи, слышев то, собра вотчину свою и стрете его з детми своими и з боляры, и с лучшими людьми своими, а чернь всю собрав из градов своих и волостей, и из сел, и из деревень, и быть их многое множество»[127]. Впрочем, по словам летописцев, митрополита вид собравшихся не впечатлил, и он «поглумился» над их сермяжными одеждами. Возможно, напрасно. Позднее именно эти сермяжные ополченцы будут участвовать в походах своих князей и громить московские рати. На требование митрополита заключить мир Юрий Дмитриевич ответил отказом, заявив, что согласен только на перемирие. Тогда, по утверждению промосковских летописцев, осерчавший Фотий «не благослови его и града его, и скоро изыде от него, и в той же час бысть мор на люди и на град его. Князь же Юрьи слышав и видев то, и всед на конь, и гна по нем, и постиже его за озером в селе в Пасынкове и начат ему бити челом и молитися о своем согрешении, и едва умоли его. И возратися и благослови самого и град его, и паки вниде во град, и от того часа преста гнев божий. Митрополит же поучи князя о любви ие токмо со братиею, но и со всеми православными. Князь же Юрьи многу честь возда и ему и отпусти его, сам же проводи его со всем народом, рек ему. “пошлю о миру к великому князю бояръ своих”. И по отшествии митрополиче посла боярина своего Бориса Галичскаго да Данила Чешка и доконча мир на том, что князю Юрью не искати княжениа великого собою, но царемъ, которого царь пожалует, то будет князь великий Владимерьскыи, Новугороду Великому и всеа Русии, и крест на том целоваше»[128].
Существует и иное описание поездки Фотия, в котором он проявляет больше дружелюбия к князю и народу: «Того же лета преосвещенный Фотий, митрополит Московский, ходил в Галич ко князю Георгию Димитриевичю и благословил землю Галическую. Князь же Георгий Дмитриевич зело возрадовался о пришествии преосвягценнаго Фотия митрополита, понеже прежде его никакое святитель в Галиче не бывал. Сей же великий святитель пришествием своим возвесели благо вернаго князя Георгия Димитриееича и всю страну его, понеже благословение дароеа ему и всей земли Галичестей»[129]. Вопрос в том, насколько искренен был митрополит в этих благословениях. Но в любом случае своих целей он добился.
Результатом поездки Фотия, как уже отмечено выше, стало согласие Юрия Дмитриевича признать племянника государем. Игнорировать призывы митрополита о мире галичский князь не мог. К тому же сила в те годы была не на его стороне, за спиной Василия II стоял дед – грозный Витовт, «могучий тур литовских лесов». Несмотря на преклонные лета, этот властитель зорко следил за происходившими в Московском княжестве событиями и, естественно, поддерживал права единственного внука.
Для заключения соглашения в Москву отправились боярин Борис Галичский и Данила Чешко, доверенные люди Юрия Звенигородского, которые «доконча мир на том, что князю Юрью не искать княжениа великаго собою, но царем; которого царь пожалует, теи будет князь великии Владимирскыи и Ноеугороду Великому и всей Руси и крест на том целоваша»[130].
Примирение Москвы и Галича, вынужденное и недоброе, тем не менее позволило избежать междоусобного кровопролития. Хотя и временно. Во многом стабилизация обстановки – заслуга Юрия Дмитриевича, не обращавшего внимания на провокации со стороны Василия Васильевича и Софьи Витовтовны. Особенно обидным для него стал договор 11 марта 1428 года, когда родственники (московского племянника и его мать поддержали и братья галичского князя Андрей и Константин) вынудили Юрия признать себя «братом молодшим» Василия II[131]. Н.С. Борисов предположил, что галичского князя таким образом стремились «выманить из его лесного убежища. Очевидно, Софья Витовтовна хотела покончить с Юрием прежде, чем сойдет в могилу ее престарелый отец…»^*[132]. С этим предположением стоит согласиться. Не случайно вдовая княгиня зачастила тогда к отцу, готовому помочь дочери и внуку самым решительным образом устранить галичскую угрозу. Понимая это, Юрий Дмитриевич был предельно осторожен и сдержан. Именно так объяснял его поведение еще С. М. Соловьев[133]. Но своим принципиальным отношением к завещанию отца звенигородский князь не поступился. В текст договора 11 марта 1428 года включена запись об этом: «А жити нам в своей отчине в Москве и в вуделех по душовной грамоте… великого князя Дмитрия Ивановича…»[134]. Признавая действительность распределения московских земель по этому завещанию, стороны официально признавали и действенность оставленных Дмитрием Донским распоряжений.
Худой мир лучше доброй ссоры. Но совсем уж спокойными и безмятежными эти годы назвать нельзя. Так зимой 1428–1429 годов татары «царевича» Мухаммеда-Ходжи (Махмута-Хози) и эмира Али-бабы (Либея[135]) прошли лесами со стороны Волжской Булгарии и «без вести» свершили набег на северные владения Юрия Дмитриевича. По интересному заключению Н. С. Борисова, «в этом набеге ярко проявилась коварная особенность Галицкой земли; развитая речная сеть края обеспечивала местному населению удобные выходы к Волге; однако эти же реки и речушки служили зимой удобными дорогами для приходивших из района Казани с целью грабежа татарских отрядов»[136]. Но, несмотря на внезапность нападения, с ходу овладеть сильной Галичской крепостью врагам не удалось. Они двинулись дальше и на Крещение (6 января 1429 года) «изгоном» взяли Кострому, разорили волости Плёсо и Лух, после чего, отягощенные полоном и добычей, «отъидоша на низъ Волгою». Вдогонку за татарами Василий II направил рать под командованием своих дядьев Андрея и Константина Дмитриевичей, а также боярина Ивана Дмитриевича Всеволожского. Московские командиры рассчитывали перехватить противника под Нижним Новгородом, миновать который отряды Мухаммеда-Ходжи и Али-бабы не могли. Но, подойдя к городу, они узнали, что татары уже покинули эти места. Князья и Иван Всеволожский отказались от дальнейшего преследования и вернулись назад. Однако двое русских воевод – князь Федор Давыдович Стародубский (Пестрый) и Федор Константинович Добрынский – продолжили погоню за татарами. Им удалось настичь и разгромить арьергардные отряды противника, сопровождавшие пленных. Хотя главные силы врага смогли уйти, то, что воеводы освободили весь «полон», стало большой удачей[137].
Ответ на вторжение 1428/1429 года последовал, но не сразу. В Москве пережидали распространившуюся в Орде эпидемию чумы. Как только она прекратилась, в Поволжье отправилось московское карательное войско князя Федора Давыдовича Пестрого. Подробных сведений о походе в летописях нет, сообщается только, что воеводы «землю их пленив[138]. Однако А. Г. Бахтин предполагает, что именно с этим вторжением связаны уничтожение Булгара и «запустение»
