это кора мозга обычного примата.
Но, конечно, эти три «этажа» мозга работают не по отдельности, тут всё взаимосвязано. И хотя формально за наши мысли отвечает кора головного мозга, нейронные сети, расположенные в ней, связаны и с подкорковыми структурами.
Вот что значит иметь три мозга в одном. Благодаря такому его устройству мы в каком-то смысле проживаем сразу несколько параллельных жизней.
Одна характеризуется запалом нашей психической энергии («первый этаж мозга» – ствол мозга, где, как я уже вам рассказывал, располагаются клетки ретикулярной формации):
• мы можем быть деятельны, полны жизненных планов, хотя, казалось бы, уже пора угомониться, но мы не можем, если наша ретикулярная формация бьёт ключом;
• и напротив, мы можем быть подавлены, лишены сил, смиряемся с ситуацией, хотя нужно взять себя в руки и действовать, но это крайне сложно, если активность той же ретикулярной формации снижена.
Вторая наша «жизнь» – подсознательная – воспринимает мир на уровне эмоций, инстинктов и подсознательных сигналов («второй этаж мозга» – лимбическая система):
• зачастую мы переживаем эмоции, которые не хотели бы испытывать, например гнев или просто неприязнь по отношению к какому-то человеку, – понимаем, что это негативно сказывается на нашем с ним деловом сотрудничестве, но ничего не можем с собой поделать;
• а ещё мы движимы потребностями, суть которых даже не всегда можем сформулировать – просто что-то толкает нас на те или иные шаги, а что именно, непонятно (например, чувствуем ревность там, где необходимо сотрудничество, или очень хотим чьего-то признания, хотя это, объективно говоря, никак не повлияет на нашу жизнь).
Наконец, третья наша «жизнь» – это наше представление о том, кто мы такие, каковы наши цели и задачи, принципы и ценности («третий этаж мозга» – кора головного мозга):
• с одной стороны, у нас есть рациональное представление о себе, т. е. некий «личностный нарратив», «концепция себя», и мы хотим ему соответствовать, но у нас почему-то не получается, и это вызывает чувство разочарования;
• с другой стороны, у нас есть некое представление о мире – каким он должен быть: что люди, например, должны испытывать благодарность за то, что мы для них делаем, что справедливо, если все получают по заслугам и т. д., – но реальность оказывается не такой, какой мы её мыслим, и это, конечно, тоже травмирует.
«Картина мира», которую нам привила культура со всеми своими сказками, этикой и моралью, – это, к сожалению, только слова. Да, мы и от других ждём, что они будут поступать «правильно», и к себе предъявляем постоянные требования: «не ешь сладкого, ты же на диете», «успокойся, не нервничай, всё будет нормально», «перестань об этом думать, а то с ума сойдёшь», «забудь его/её», «хватит вертеться, спи уже», «займись спортом, слабак» и т. д.
Но не очень-то это работает, правда?
Вот почему нужно научиться договариваться с собственным мозгом. А чтобы сделать это, нужно знать, чего он хочет. Потому что в конечном счёте его желания – это наши желания. Правда, пока они поднимутся со второго этажа, где они обитают, на третий, а там ещё до речевых центров доползут, то бывает, преображаются до неузнаваемости.
Знание принципов работы мозга – это не причуда, это инструмент управления собой и своей жизнью. А в современном мире без этого никак нельзя.
Стресс человека вроде бы разумного
Вот так мы незаметно перешли к обсуждению вопроса о стрессе. На самом деле стресс – дело хорошее, особенно когда он к месту.
Вот, например, животное оказывается в каких-то отчаянных условиях жизни: хищник на него нападает, пища у него заканчивается или ещё что-то в этом роде. Как оно должно реагировать? Разумеется, оно переживает стресс!
А зачем природа придумала этот стресс?
У стресса одна задача – мобилизовать живое существо, чтобы оно во всеоружии встретило «неприятеля», т. е. свои жизненные трудности. И лучшего средства, кроме как сделать это по путям симпатического отдела вегетативной нервной системы, нет.
Природа всё предусмотрела и всё, кажется, устроила замечательно. Однако она создавала всю эту сложную систему реакций организма для биологического выживания, а не для социальной жизни с её порядками и регламентацией.
Кроме того, природа, видимо, никак не рассчитывала на возникшую у человека способность к абстракции и обобщению, накоплению и передаче информации. Не знала она и о том, что опасность может быть не только во внешней среде (как это происходит в случае любого другого животного), но и «внутри головы», где именно у человека и помещается львиная доля его подлинных стрессоров.
Таким образом, весь этот блистательный, столь любовно изготовленный природой механизм «защиты» животного превратился в настоящую ахиллесову пяту человека.
Да, условия «социального общежития» человека внесли существенную путаницу в отлаженную природой схему реагирования на стрессовый фактор.
Появление всех вышеперечисленных симптомов в случае, когда, например, нас ожидает трудный экзамен или выступление перед большой аудиторией, когда мы узнаём о своей болезни или об измене супруга, как правило, нельзя считать уместным.
В таких ситуациях мы не нуждаемся в вегетативных реакциях, обеспечивающих наши потуги к «борьбе» или «бегству». Мы ведь, скорее всего, просто не воспользуемся этими вариантами поведения в условиях подобных стрессов.
Да и, согласитесь, глупо было бы драться с экзаменатором, даже если ты его ненавидишь; стремглав убегать от врача, узнав о своей болезни. Странно выглядел бы, наконец, артист, собравший полный зал поклонников своего таланта и не явившийся на выступление.
Можно, конечно, напасть на изменившего тебе супруга, однако же довести в данном случае желаемое до логического конца тоже не представляется возможным.
Но наш организм, к сожалению, реагирует исправно: сердце колотится, руки дрожат и потеют, аппетит никуда не годится, во рту сухость, зато мочеиспускание работает (так некстати) исправно.
Будучи «людьми приличными», мы не считаем нужным (или возможным) проявлять свои негативные эмоции и вынуждены сдерживать их насильственным образом.
Однако телесная реакция в этом случае не только не уменьшается, но, напротив, только усиливается! Наше сердце, например, в таких ситуациях будет биться не меньше, а больше, нежели у животного, если бы оно оказалось (допустим такую немыслимую возможность) на нашем месте.
Мы же не бросимся в «позорное бегство», не «опустимся на тот уровень, чтобы выяснять отношения кулаками», мы сдержимся. А если испытываем эти чувства в кабинете начальника или «в сцене примирения» с набившим оскомину супругом (супругой), то сдерживаемся мы, исключительно подавляя внешние проявления любой негативной эмоциональной реакции!
Животное, конечно, резонно ретировалось бы из-под бомбёжки столь сильными стрессорами, но мы останемся на месте, попытаемся до последнего «сохранить лицо», испытывая при этом настоящую вегетативную катастрофу.
