убивали для Него. Смерть - это всё, что нынче напоминает нам о нашей собственной живости. В очередной раз похоронить, и в очередной раз понять, что сам ещё дышишь. И ничего кроме. Без будущего, без надежды. Здесь каждый ребёнок знает, что дальше будет только хуже. Потому что продались. Потому что продавать более нечего. В Резервациях, видимо, остались живые люди. Здесь таких уже нет. Для того, чтобы быть живым, надо уметь делать что-то вне инстинктов. Для того, чтобы выжить, надо забыть об этих умениях. Ты или подтверждаешь свою живость собственной смертью, либо просто существуешь - дихотомия проигравшей стороны делит нас на мёртвых и неживых. Изо всей поэзии нам осталось только холодное осознание происходящего, красивое, как автомат. Из живописи мы получили только откровение граффити на грязных задворках. Наша музыка давно уже апеллирует к одному лишь спинному мозгу. Символическое полицейское государство, которое слабо настолько, что в состоянии расправиться лишь с вольнодумцами-одиночками, достаточно глупыми, чтобы высказываться вслух. Снег заметает наше прошлое и настоящее. А до будущего невыносимо далеко, нас в нём уже не будет. Потому что мы привыкли жить здесь и сейчас, а привычка эта вызвана банальной необходимостью дожить до половозрелого состояния и оставить плодовитое потомство, способное огрызаться и протянуть до брачных игр. Волчьи танцы в заснеженном поле. Пляши, моя радость, нам уже не вернуться...
14.
Валерка исписывал тетради подобной хренью начиная с первого курса. Возможно, он и раньше это делал, но никому и никогда не показывал своих записей, ни новых, ни старых. Он жил в общаге - в одном блоке со мной. Как-то я спиздил у него одну из тетрадей. И положил на место в тот же вечер. Говорили потом, что Валерка ёбнулся с моста по пьяни. Мол, не с чего ему было с жизнью счёты сводить - просто смешал пиво с бодягой, а потом пошёл по ветру. И сдуло его эти самым ветром прямо на асфальтовую дорожку. Рассказывали, что у него череп был покрыт мелкой сеточкой трещин, а крови почти что не было. До тех пор, пока его не стали поднимать на носилки. Почему-то такие подробности интересовали всех. Только я знал, что все эти разговоры про пьяный полёт - пиздёж и провокация. Они-то не читали его тетрадей...
15.
Снег падал на опустевший городок. Лёгкие белые хлопья медленно кружились в прозрачном морозном воздухе.
Я стоял посреди дворика, окружённого тремя домами и чередой сараев - скамейки засыпанные снегом, кусты в искрящихся шапках и сверкающие инеем деревья. И никого. Я знал это. На десятки километров не было ни единой живой души.
На мне был лёгкий свитер и чёрные засаленные джинсы - одежда совершенно не соответствующая сезону. Но она хранила тепло, и мне было вполне комфортно.
Однако же, надо было выбираться.
Я пошёл через двор, мимо детской площадки с покосившимися качелями, коричневым грибком над чуть виднеющимся под снегом контуром песочницы и чёрными пиявками автомобильных покрышек.
Мой взгляд упал на кусочек земли, под которым, по видимости, проходила теплотрасса. Я подошёл поближе и увидел, что вся проталина была засыпана крошечными колокольчиками. Набрал колокольчиков в пригоршню - десяток, может даже больше. У них не было языков.
Я копнул глубже: ледяной металл обжигал руки. И снова были колокольчики: проржавевшие, потрескавшиеся. Глубже. То же самое, стальные осколки режут пальцы. Я отбежал через весь двор, разбросал снег и опять нашёл колокольчики.
Они покрывали здесь всё, невидимые под снегом, немые и забытые всеми. Мне стало страшно. Я бросился бежать прочь из этого города, безо всякой надежды на то, что где-нибудь будет иначе.
Очнулся я в парке. Вечерело. Я смотрел на то, как в сумрачном небе загораются первые звёзды и подпирал спиной земную твердь.
--Эй, ты!-- окликнул меня девичий голос,-- Не спи! Если ты здесь заснёшь, то уже не проснёшься.
Я медленно поднялся на ноги, отряхнул снег с одежды, осмотрелся по сторонам. За столиком, обитым жестью сидела девушка в зелёном пальто и чёрном берете. Её волосы мне показались тёмно-русыми, но вечер делал цвета неверными, окрашивая всё чёрным и только снег - сизовато-серым. Зажглись фонари: один из них осветил столик и шахматную доску на нём. Девушка играла сама с собой. Что не мешало белым фигурам иметь крайне нелицеприятное положение.
--Здравствуй,-- пробормотал я, поёживаясь. Холод начал пробивать мой свитер тонкими иголочками.
--Здравствуй... Нечасто тут люди появляются.
--Тут - это где?
--Ну... воин, умирая, уходит в Валгаллу. Если он умер воином. А сюда уходят те, кто умер поэтом.
--И ты значит, тоже?
--И я тоже. Только не жалей меня, пожалуйста. Один вон уже пожалел,-- девушка печально усмехнулась,-- сейчас придёт с хворостом.
--А как можно умереть поэтом?-- поинтересовался я.
--Для этого надо, для начала, быть поэтом. Чувствовать слова, чувствовать смысл и образ. Образов ведь без числа - за каждым словом миллиарды. Вот слово "любовь", например. Она ведь у каждого своя. И образ свой. Цвет, запах, вкус, форма, текстура... А поэт должен так слова подобрать, чтобы уже некуда было деться из тех образов, которые он сам вложил. Есть для любого образа точные слова, которые, если их соединить, только один этот образ и передают. Каждый человек знает такие точные слова. Кто больше, кто меньше. И настоящий поэт - это тот, который не прячет точные слова от других. Потому что для других эти слова - лекарство от непонимания, от одиночества, от боли. А когда поэт скажет все точные слова, которые может подобрать, он должен уйти. Чтобы не перестать быть поэтом. И тогда он придёт сюда.
--Тебе здесь хорошо?
--Хорошо. Здесь я не должна писать.
--Не должна?
--Тебе повезло родиться парнем. Причём, не поэтом. Рожать больно, чтоб ты знал. Ребёнка ли, стихи ли. А если стих рождён не в боли - грош цена ему. Знаешь, как стишок рождается или песенка? Сначала в душе узелок набухает. Крохотный такой, почти незаметный. И твоя сила начинает к нему стекаться. Он впитывает твоё счастье, твою любовь... И наливается болью. Чем больше он становится, тем больнее носить его в себе. А потом... Хлоп! Остро так, как будто ножом... И он на строчки разбрызгивается. А со стороны люди смотрят и завидуют: как она
