Такое нелепое отношение к материалу наводило Максима напечальные размышления. Создавалось впечатление, что Бегемот никакой непрофессор, а просто инженер-ментоскопист, готовящий материал для подлиннойкомиссии по контакту, с которой Максиму предстоит еще встретиться, а когда этослучиться – неизвестно. Тогда получалось, что Бегемот – личность довольнопримитивная, вроде мальчишки, которого в «Войне и мире» интересуют толькобатальные сцены. Это обижало: Максим представлял Землю и – честное слово! –имел основания рассчитывать на более серьезного партнера по контакту.
Правда, можно было предположить, что этот мир расположен наперекрестке неведомых межзвездных трасс, и пришельцы здесь не редкость. Дотакой степени не редкость, что ради каждого вновь прибывшего здесь уже несоздают специальных авторитетных комиссий, а просто выкачивают из него наиболееэффектную информацию и этим ограничиваются. За такое предположение говорилаоперативность, с которой люди со светлыми пуговицами, явно не специалисты,разобрались в ситуации и без всяких ахов и охов направили пришельца прямо поназначению. А может быть, какие-нибудь негуманоиды, побывавшие здесь раньше,оставили по себе настолько дурное воспоминание, что теперь аборигены относятсяко всему инопланетному с определенным недоверием, и тогда вся возня, которуюразводит вокруг ментоскопа профессор Бегемот, есть только видимость контакта,оттяжка времени, пока некие высокие инстанции решают мою судьбу.
Так или иначе, а дело мое дрянь, решил Максим, давясьпоследним куском. Надо скорее учить язык, и тогда все выясниться…
– Хорошо, – сказала Рыба, забирая у него тарелку. –Идем.
Максим вздохнул и поднялся. Они вышли в коридор. Коридор былдлинный, грязно-голубой, справа и слева тянулись ряды закрытых дверей, точнотаких же, как дверь в комнату Максима. Максим никогда здесь никого не встречал,но раза два слышал из-за дверей какие-то странные возбужденные голоса.Возможно, там тоже содержались пришельцы, ожидающие решения своей судьбы.
Рыба шла впереди широким мужским шагом, прямая, как палка, иМаксиму вдруг стало очень жалко ее. Эта страна, видимо, еще не зналапромышленности красоты, и бедная Рыба была предоставлена сама себе. С этимижидкими бесцветными волосами, торчащими из-под белой шапочки; с этимиогромными, выпирающими под халатом лопатками, с безобразно тощими ножкамисовершенно невозможно было, наверное, чувствовать себя на высоте – разве что синопланетными существами, да и то с негуманоидными. Ассистент профессораотносился к ней пренебрежительно, а Бегемот и вовсе ее не замечал и обращался кней не иначе как «Ы-ы-ы…», что, вероятно соответствовало у негоинтеркосмическому «Э-э-э…» Максим вспомнил свое собственное, не бог весть какоек ней отношение и ощутил угрызения совести. Он догнал ее, погладил покостлявому плечу и сказал:
– Нолу молодец, хорошая.
Она подняла к нему сухое лицо и сделалась как никогдапохожей на удивленного леща анфас. Она отвела его руку, сдвинула едва заметныеброви и строго объявила:
– Максим нехороший. Мужчина. Женщина. Не надо.
Максим сконфузился и снова приотстал.
Так они дошли до конца коридора, Рыба толкнула дверь, и ониочутились в большой светлой комнате, которую Максим называл про себя приемной.Окна здесь были безвкусно декорированы прямоугольной решеткой из толстыхжелезных прутьев; высокая, обитая кожей дверь вела в лабораторию Бегемота, а удвери этой всегда почему-то сидели два очень рослых малоподвижных аборигена, неотвечающих на приветствия и находящихся как будто в постоянном трансе.
Рыба, как всегда, сразу прошла в лабораторию, оставивМаксима в приемной. Максим, как всегда, поздоровался, ему, как всегда, неответили. Дверь в лабораторию осталась приоткрытой, оттуда доносился громкийраздраженный голос Бегемота и звонкое щелканье включенного ментоскопа. Максимподошел к окну, некоторое время смотрел на туманный мокрый пейзаж, на лесистуюравнину, рассеченную лентой автострады, на высокую металлическую башню, едвавидимую в тумане, быстро соскучился и, не дожидаясь зова, вошел в лабораторию.
Здесь, как обычно, приятно пахло озоном, мерцали дублирующиеэкраны, плешивый заморенный ассистент с незапоминаемым именем и с кличкойТоршер делал вид, что настраивает аппаратуру, а на самом деле с интересомприслушивался к скандалу. В лаборатории имел место скандал.
В кресле Бегемота за столом Бегемота сидел незнакомыйчеловек с квадратным шелушащимся лицом и красными отечными глазами. Бегемотстоял перед ним, расставив ноги, уперев руки в бока и слегка наклонившись. Онорал. Шея у него была сизая, лысина пламенела закатным пурпуром, изо рта далеколетели брызги.
Стараясь не привлекать к себе внимания, Максим тихонькопрошел к своему рабочему месту и негромко поздоровался с ассистентом. Торшер,существо нервное, задерганное, в ужасе отскочил и поскользнулся на толстомкабеле. Максим едва успел подхватить его за плечи, и несчастный Торшер обмяк,закатив глаза. Ни кровинки не осталось в его лице, странный это был человек, ондо судорог боялся Максима. Откуда-то неслышно возникла Рыба с откупореннымфлакончиком, который тут же был поднесен к носу Торшера. Торшер икнул и ожил.Прежде чем он снова ускользнул в небытие, Максим прислонил его к железномушкафу и поспешно отошел.
Усевшись в стендовое кресло, он обнаружил, что шелушащийсянезнакомец перестал слушать Бегемота и внимательно разглядывает его, Максима.Максим приветливо улыбнулся. Незнакомец слегка наклонил голову. Тут Бегемот сужасным треском ахнул кулаком по столу и схватился за телефонный аппарат.Воспользовавшись образовавшейся паузой, незнакомец произнес несколько слов, изкоторых Максим разобрал только «надо» и «не надо», взял со стола листок плотнойголубоватой бумаги с ярко-зеленой каймой и помахал им в воздухе перед лицомБегемота. Бегемот досадливо отмахнулся и тотчас же принялся лаять в телефон.«Надо», «не надо» и непонятное «массаракш» сыпались из него, как из рогаизобилия, и еще Максим уловил слово «окно». Все кончилось тем, что Бегемот враздражении швырнул наушник, еще несколько раз рявкнул на незнакомца, заплевав егос головы до ног, и выкатился, хлопнув дверью.
Тогда незнакомец вытер лицо носовым платком, поднялся скресла, открыл длинную плоскую коробку, лежавшую на подоконнике, и извлек изнее какую-то темную одежду.
– Идите сюда, – сказал он Максиму. – Одевайтесь.
Максим оглянулся на Рыбу.
– Идите, – сказала Рыба. – Одевайтесь. Надо.
Максим понял, что в его судьбе наступает, наконец,долгожданный поворот, – где-то кто-то что-то решил. Забыв о наставлениях Рыбы,он тут же сбросил уродливый балахон и с помощью незнакомца облачился в новоеодеяние. Одеяние это на взгляд Максима не отличалось ни красотой, ни удобством,но оно было точно такое же, как на незнакомце. Можно было предположить даже,что незнакомец пожертвовал свое собственное запасное одеяние, ибо рукава курткибыли коротки, а штаны висели сзади мешком и сваливались. Впрочем, всемостальным присутствующим вид Максима в новой одежде пришелся по душе.Незнакомец ворчал что-то одобрительно, Рыба, смягчив черты лица, насколько этовозможно для леща, оглаживала Максиму плечи и одергивала на нем куртку, и дажеТоршер бледно улыбался, укрывшись за пультом.
