Они сыграли в карты, хотя игра была намного скучнее, чем «Девять зловещих вампиров», а когда мы уходили, папа попросил у неё телефон того друга, который торгует стиральными машинками.
Маме пришлось тяжелее всех. Она делала вид, что веселится, но на самом деле жутко нервничала и качала ногой со скоростью тысяча взмахов в час. Она расслабилась, только когда мы зашли в лифт.
— Спасибо, любимый, — сказала она папе и поцеловала его.
Остаток вечера мы провели, распевая в караоке. Больше всего я люблю песню времён бабушкиной молодости. Называется она «Свобода», и мне нравится голосить: «Сво-бода-а-а-а, словно солнце на рассвете, словно мо-о-о-оре-е-е!»
Когда я пою, родители покатываются со смеху, и тот день не был исключением.
Они ещё трижды попросили меня спеть для них, что я и сделала с большим удовольствием. Мы снова стали прежними, родители опять были самими собой — легкомысленными, счастливыми и весёлыми. А лучший способ отпраздновать это — караоке.
Ночью вернулись мои друзья. Вместо игр они вызвались помочь мне с домашним заданием. Египтянка раскрыла мне все секреты деления. Герда размеренно и чётко провела диктант. Для урока рисования я подготовила портрет Рамона. А попугайчики проверили моё сочинение для урока игры на флейте. Мне даже показалось, что мы не домашку делали, а играли.
Утром я вспомнила о Мартине, лишь когда села в автобус. Что он скажет в своё оправдание? Да какая разница! Ясно было, что он стыдится дружить с такой как я. Может, родители спросили у него, где я живу, а когда узнали, объяснили ему, что не нужно ко мне ездить. У меня уже появились друзья, так что мне всё равно. Точнее, было всё равно.
Мартин на занятия не пришёл. Уго сказал, что у него ветрянка. Вот почему он не позвонил! Он заболел! Я не стала прыгать от радости, чтобы не выглядеть совсем уж странной, и попросила у Уго номер телефона Мартина.
— Зачем тебе? — Не выношу этот заносчивый тон Уго.
— Позвоню ему. — Мой ответ настолько поразил его, что он без разговоров дал мне телефон друга.
Придя домой, я первым делом набрала Мартина.
— Привет, — извиняющимся голосом ответил он. — Мы не сможем увидеться ещё недели две, пока не выздоровею. Представляешь? Отпросился у родителей, а на следующий день у меня появились пятна и поднялась температура.
Я уже переболела ветрянкой, поэтому спросила его адрес, чтобы навестить. Насвистывая, я зашла в столовую и там увидела папу. Одет он был очень странно: пиджак, галстук и туфли, как у настоящего бизнесмена. В джинсах, клетчатых рубашках, грубых ботинках и с рокерской причёской он казался намного моложе.
— Что скажешь? — робко спросил папа.
— Кошмар. — Я ответила честно, но тут же поняла, что зря. Папа рухнул на диван, опустив голову. Нужно было срочно придумать что-нибудь! — На самом деле не так и ужасно. Ты хорошо выглядишь, но сам на себя не похож.
Хотела как лучше, а получилось только хуже. Он переоделся и весь вечер бродил по дому мрачный как тень. На другое утро папа пообещал выйти на работу в компанию бабушкиного друга, хотя ясно было, что ему туда не хочется, но он дал маме слово, что попробует.
Мы вместе прошлись до автобусной остановки, потому что ему было по пути к метро.
Крепко поцеловав папу, я шепнула ему на ухо:
— Не костюм красит человека.
Он улыбнулся и пошёл в сторону метро.
Психолог
Неделя выдалась хуже некуда. Папа был сам не свой: молчаливый, серьёзный, с потерянным взглядом. Палома с Беатрис узнали о моей дружбе с Мартином и растрезвонили всем в школе, что у нас любовь. Мне было хорошо только в компании моих друзей-призраков, но я стала замечать последствия почти бессонных ночей: у меня появились тёмные круги под глазами, а как-то раз я и вовсе заснула на уроке. На следующий день позвонил школьный психолог и назначил беседу.
Мама вернулась домой угрюмая. Дело плохо. Вечером я услышала, как она пересказывает папе то, что ей сказал психолог. Она говорила шёпотом, но кое-какие фрагменты разговора я расслышала:
— У неё нет друзей… Ни одного… Над ней смеются… Рисунок жуткого пса, настоящего монстра… Она уснула на уроке… Что будем делать?
Случилось то, чего я больше всего боялась. Родители узнали правду о том, что в школе я была существом даже более странным, чем мой друг Рамон, зомби-пёс. Меньше всего я хотела проблем, поэтому перехватила инициативу. Надо было дать отпор хорошей историей. Включаю воображение!
— Палома пригласила меня в гости. Её папа встретит нас после школы, а потом подвезёт меня домой.
Глаза у мамы засияли.
— Вы с Паломой дружите? — удивлённо воскликнула она.
— Теперь да. Ещё два дня назад она смеялась надо мной, но сейчас перестала. Она очень милая. И Беатрис тоже. — Главное было себя не выдать. Слишком гладкая выходила история.
— Психолог сказал, тебе трудно заводить друзей. — В разговор вступил папа.
— Да, я же застенчивая. Но с тех пор, как мы с Мартином и Паломой подружились, дела пошли на лад.
— Психолог показал мне рисунок собаки, который ты сделала к уроку рисования. От него мурашки по коже. Психолог думает, этим рисунком ты хочешь сказать, что тебе на самом деле плохо в школе. — Портрет Рамона произвёл на маму неизгладимое впечатление.
— Я нарисовала эту собаку после того, как посмотрела тот фильм, «Синий ужас».
В фильме была точно такая собака. Я бы не стала обращать внимания на слова психолога. У него совсем нет чувства юмора, и он никогда не смеётся.
Мне удалось убедить родителей. Днём после занятий я вышла из школы и села на скамейку. Папа и мама думали, что я в гостях у Паломы, раньше восьми меня дома не ждали. Я озябла, но куда было податься? Мне непривычно ходить по городу одной. Только от дома до остановки и от остановки до школы. Иногда меня отправляли за хлебом или в киоск за журналом о мотоциклах для папы, но я ещё ни разу не бывала совсем одна и не знала, что делать.
Захотелось уйти куда-нибудь, чтобы мама не узнала правду. Она работала до полудня, и вполне возможно, что после работы могла пойти за покупками или заглянуть в салон красоты к своей подруге Нурии. Я могла столкнуться с ней на улице.
