княжий пир.
Вдова говорит:
– Не дам я дитяти прощеньица, не дам ему своего благословеньица, иначе будет он знаться на том пиру с дьяками да боярами, князьями и дружиною, потеряет от вина свою голову: ведь оно, вино, вернее сабли губит.
А затем подумала: «Как дашь своё прощение-благословение, так уедет в Киев. А не дашь – всё равно уедет!»
И сказала она Добрыне:
– Думай ты не чужой головой, думай своей головой. Я даю тебе прощеньице, даю благословеньице.
Поехал Добрыня в Киев на княжий пир. Посадили его на том пиру в почётный угол, налили чару вина полтора ведра, а весом та чара полтора пуда. Выпил Добрыня чару в один вздох. А ему уже подносят чару мёда пьяного в два ведра, весом же новая чара в два пуда. И её в один вздох Добрыня выпил. Стольники княжьи не унимаются: третью чару сладкого мёда подносят – в три ведра чара, а весом в три пуда. Он и ту чару уговорил.
Как говорится: красно солнышко в полдень кипит, почётный пир в разгар встаёт. Стал наш Добрыня Никитинец пьяненьким, стал Добрыня весёленьким. По половицам скрипучим похаживает, нахваливает себя:
– Кому, как не мне, по силам чара в полтора пуда зелена вина? Кто, как не я, выпьет затем и мёду пьяного, и от третьей чары сладкого мёда не откажется?
Просит тут князь Владимир всех, кого позвал на пир:
– Ах ты, моя верная дружина, мои верные бояре, накину я вам великую службу: надо съездить вам в Оскориные горы, в Змеиное гнездо, достать мою любимую племянницу. Не ранена была бы, не окровавлена. Не погубил бы проклятый Змей мою Бавушку Забавницу.
Стали бояре-дружинники между собой толковать, перешёптываться. Больший показывает на среднего, средний показывает на меньшего. Никто ехать не решается.
Добрыня тогда подбоченился, Добрыня тогда расхвастался:
– Я тому Змею о девяти головах грудь топтал, я тому Змею грудь терзал и совсем было его сгубил, да умолил меня, поганый, его не бить, со свету белого не сживать.
Добрыню спрашивают:
– Как же он тебя умолил?
– А вот так: «Не буду я более летать по Руси, не буду хватать детей малых и красных девушек, зарекусь жечь деревни-сёла, губить скотину большую и малую». Да, видно, не сдержал, поганый, данного слова!
Тогда говорят:
– Раз ты, Добрыня, и бил его, и отпустил его, тебе, стало быть, и ехать в Оскориные горы, в Змеиное гнездо выручать Бавушку Забавницу.
У Добрыни бродят в голове зелено вино, мёд пьяный и мёд сладкий. Добрыня отвечает:
– Мне ли, Добрыне, не поехать в Оскориные горы? Мне ли того Змея не повывести?
Как проснулся Никитинец на следующий день, как припомнил все свои обещания, тотчас оседлал он коня, бросился к родимой матушке. Садился он на дубовый стул, повесил свою буйну голову ниже богатырских плеч.
Спрашивает мать Добрыню:
– Чадо моё малое, о чём кручинишься? Не девицы ли над тобой смеялись? Не пьяница ли дурак наплевал в глаза?
Отвечает сын:
– Никто мне, матушка, не грубил, никто меня не кручинил: ни девицы, ни пьяница. Как приехал я на княжий пир, поднесли мне сперва чару зелена вина в полтора пуда. Затем подносили мёда пьяного: чара была в два пуда. После выпил я сладкого мёду: поднял чару в три пуда. Сделался я после тех чар пьяненьким, принялся по половицам похаживать, силой своей молодецкой прихвастывать.
Вдова спрашивает:
– И что же тебе, дитятко, было не по разуму?
Отвечает Добрыня Никитинец:
– Да больно уж, матушка, я на том пиру разгулялся, уж больно себя нахвалил. Накинул мне за это князь Владимир великую службу: послал в Оскориные горы, в Змеиное гнездо достать свою любимую племянницу Бавушку Забавницу.
Молвит вдова Офимья Тимофеевна:
– Говорила я тебе, сынок, недурные слова: не знайся с князьями, не знайся с боярами, не теряй от вина молодецкую голову. Да вот ты меня не послушал.
Добрыня спрашивает:
– Что же ты, матушка, тогда дала мне прощеньице? Что же дала благословеньице?
Отвечает вдова:
– Всё от того, что знаю: как дам прощение-благословение, так уедешь. А не дам – всё равно уедешь! Думай-ка ты, Добрынюшка, не чужой головой, думай-ка своей головой.
Сын понурился и говорит:
– Правда твоя, матушка. Надобно мне с этих пор своей головой думать.
Делать нечего: взялся Добрыня собираться в Оскориные горы. Седлает он своего коня – накладывает потнички на потнички, а войлочки на войлочки. Берёт затем Добрыня седло, подтягивает его двенадцатью подпругами, а тринадцатую кладёт продольную. Подтягивает Никитинец шелковые подтяжечки, и не простого шёлку, а кашиванного. Все шпильки и гвозди у Добрыни серебряные и золотые, а стремена из самого крепкого булата.
Как только сел Никитинец на коня, подошла к нему матушка:
– Дам я тебе в подарок свой платочек! Как будет у тебя не по-старому силушки, могута будет не прежняя, потри им своё бело лицо и могуче плечо – вернётся к тебе сила вдвое пуще прежней. Дам я тебе ещё подарочек: если станет твой конь скакать не по-старому, ударь коня по тугим костям и крутым рёбрам вот этой шелковой плёточкой – поскачет он тогда вдвое пуще прежнего.
Поклонился Добрыня матери до самой земли.
Как говорится, видели молодца сидючи, да не видели молодца едучи: только пыль за ним столбом встаёт, по дороге курится.
Заехал Добрыня в Оскориные горы, а в ту пору Змея о девяти головах в горах не случилось – улетел тот на Русь творить своё чёрное дело. Стал Никитинец разыскивать его гнездо: заглядывать во все норы, захаживать во все пещеры. Долго он по всем горам Змеиное жилище искал. Забрался в одно: сидит там красная девица, княжья племянница Бавушка Забавница, а по ней ползают Змеевы детки. Добрыня девицу на своего коня поднял, вывез из змеиных гор, посадил её под сырой дуб и рассудил так:
– Коли вернусь я сейчас в родную землю, будет поганый Змей по-прежнему на Русь летать, безобразничать, красть красных девушек. Вернусь-ка я вновь в Оскориные горы – дождусь там хозяина и привечу так, как никто его ещё не привечал.
Оставил Никитинец княжью племянницу у того дуба и поспешил обратно. Не успел он до Змеева гнезда добраться, как небо потемнело, чёрные тучи на него взгромоздились, белые облака с него попадали – то Змей о девяти головах к себе домой возвращается.
Увидал Змей Добрыню, усмехается:
– Заехал ты, Добрыня, не в свои места. Того не знаешь – на Руси у меня полсилы есть, в Оскориных же горах её
