вернуть ему деньги, то мне дорога одна – вниз головой с восемнадцатого этажа. Потому что большей части денег уже нет.
Жерар в частной клинике, кредит погашен. Оставшаяся сумма в банке. На ремонт и на непредвиденные расходы для лечения брата.
Я повернулась на бок, поджала ноги и, нащупав одеяло укрылась им с головой. Меня всю трясло, и я никак не могла успокоиться.
А потом я представила маму. Как она гладила меня по голове и прижимала к себе, когда я плакала или мне было больно. И я сильнее вцепилась в одеяло, воображая на его месте ее. Такое же теплое и нежное, как она.
– У собачки боли, у кошечки боли, – гортанно заканчивая фразы, говорила мама в таких случаях, – а у Валери заживи.
Но однажды я возмутилась. Почему у собачки и у кошечки должно болеть, они ведь тоже живые и все чувствуют? И тогда мама изменила присказку:
– У собачки не боли, у кошечки не боли, и у Валери заживи.
И я успокаивалась.
И сейчас успокоилась. Но продолжала всхлипывать.
Вдруг кровать возле меня прогнулась и прохладные полувлажные руки коснулись моего тела под одеялом. Мороз прошел по коже, и я снова вся сжалась. Господи, пусть это случится побыстрее, и он уйдет. Одеяло ускользает из моих рук, и я остаюсь обнаженной и беззащитной.
Роман Викторович освобождает мое плечо от волос и касается его губами.
– Прости, я не сдержался и напугал тебя.
Я молчу и зажмуриваю глаза. Будто бы возможность не видеть то, что происходит, позволит мне ничего не чувствовать.
Рука Храмцова осторожно следует от моего бедра к груди, он придвигается ко мне ближе, и я ощущаю его твердую плоть на своих ягодицах. Его тяжелое дыхание обжигает мне плечи, и я жду, что он снова сорвется и нападет на меня. Но он нежно мнет мою грудь (и где он ее только нашёл?), катает пальцами соски и неторопливыми поцелуями осыпает мои плечи и спину.
– Расслабься, – шепчет он мне в ухо, – я не сделаю тебе больно.
И хотя несколько минут назад все говорило об обратном, я ему верю.
И со мной начинает происходить что-то невероятное. Тело реагирует на его прикосновения, и я становлюсь точно пластилин, полежавший на солнце. В промежности начинает все свербеть, сердце ускоряет такт и кажется будто выпрыгнет из груди. И я не знаю, что должно произойти, чтобы эта блаженная мука закончилась. Вместо вздоха с моих уст срывается то ли всхлип, то ли стон, и я ощущаю, как сзади плоть шефа напрягается еще сильнее. И как ни странно, это находит отклик и в моем теле.
Он скользит ладонью к моему лону, и искусные движения его пальцев между складками моего тела заставляют меня дрожать и постанывать. К моей голове приливает кровь, и эта сладостная агония становится невыносимой.
Храмцов опрокидывает меня на спину и начинает целовать все мое тело. Но уже не грубо, а нежно, ласково, местами играючи. Какие-то неведомые силы тянут меня вверх, я изгибаюсь в пояснице и хватаюсь за подушку, вдавливая пятки в матрас. Словно пытаясь удержаться и не улететь.
Его язык дразнит мой клитор – то приникая к нему плотнее, то отстраняясь и едва касаясь, и все мое лоно изнывает от нестерпимой сладкой боли, и из горла рвутся какие-то нездоровые животные звуки. И мне хочется ударить Романа Викторовича, чтобы он прекратил эту пытку, и дал желанную разрядку.
И вдруг всепоглощающая волна проходит через все мое тело и сосредотачивается в том маленьком бугорке, который теребит Храмцов. Мои конечности сводит судорогой, я замираю, дыхание перехватывает, и я боюсь, что умру от снизошедшего на меня упоения.
А потом меня медленно отпускает и по телу распространяется приятная нега. И я радуюсь, что человеку дано право на это удовольствие и что мне довелось его испытать.
Но это еще не все. Оказывается, это только начало.
Шеф рвет зубами бог весть откуда взявшуюся фольгированную упаковку, натягивает на свой вздыбленный фаллос презерватив и, склоняясь надо мной, осторожно входит в меня. Он движется медленно и аккуратно, и я снова возношусь в небеса. Мои глаза закрываются, и подбородок взмывает ввысь.
Где-то далеко я слышу музыку, и Храмцов движется с нею в такт. И этот танец необыкновенно чувственный и волнующий, и требует еще большего слияния с партнером. Я обнимаю его за плечи, обхватываю своими длинными ногами его бедра, и острее ощущаю, как он ритмично движется во мне. И вновь воспаряю в небеса от накатывающей в паху волны удовольствия.
Шеф опускается на меня, припадает губами к шее, и я скольжу руками по его спине. Под ними не сухопарое юношеское тело, что довелось мне когда-то прижимать к себе. Сейчас я ощущаю крепкий мускулистый стан, и от силы и мощи, исходящих от него, в промежности загорается огонь.
Роман Викторович страстно и порывисто целует мою шею, и я закусываю губу, чтобы не дать сорваться звучному стону с моих уст.
– Не сдерживай себя, – прерывисто говорит мне в самое ухо Храмцов. – Я хочу тебя слышать.
И он снова приподнимается на своих руках и начинает двигаться резче, но не ускоряясь. Меня накрывает очередная волна блаженства, и я вонзаю ногти в его спину, издавая нечеловеческие звуки своим горлом. Я сдавливаю его бедрами, находя безумное удовольствие от того, что этот огромный мужчина в капкане моих ног. И ему не вырваться. Его спина начинает покрываться потом, и я скольжу руками к его пояснице и помогаю ему проникнуть в меня еще глубже.
И мне хочется его целовать. В губы. И невозможность этого усиливает мое желание, и новый поток горячих струй разливается в нижней части моего тела и достигает голосовых связок.
Мне хочется, чтобы он двигался быстрее, и непроизвольно я даю ему это понять своими ступнями. А вместо этого он наваливается на меня, обхватывает за ягодицы и резко переворачивается на спину вместе со мной. Я оказываюсь сверху. Его руки остаются на том же месте, и он показывает, что ждет от меня. Эта несложная наука быстро поддается мне, и я начинаю самостоятельно елозить по его пенису. И понимаю, что мне нравится быть на лидирующих позициях, и контролировать частоту фрикций.
Я ускоряюсь, мое дыхание учащается, внутри все сжимается, и я больше не принадлежу сама себе. Откуда-то из забытья я слышу не только свои стоны, но и его, и мы сливаемся телами и голосами, и мчимся навстречу обоюдному удовольствию. Он сжимает мои бедра
