оторвались друг от друга. — Несмотря на все, что между вами произошло. Никогда не забывай об этом.
— Постараюсь.
— Отдохни немного. Тебе предстоит долгое путешествие.
С этими словами она ушла, дверь со скрипом закрылась за ней. Лукан снова сел за стол и стал изучать листок бумаги, представляя, как отец прижимает записку рукой, когда он пишет эти последние отчаянные слова, представляя его последний поступок — попытка связаться с сыном, от которого он так долго был отдален. Какую тайну ты оставил для меня, отец? Он выпустил бумагу из рук, потянулся за бутылкой и вылил остатки джина в свой стакан. Я должен что-то сказать. Поднять тост за старика, за его уход. Но слова не шли с языка.
Он все равно выпил, думая о предстоящем путешествии и о цели, которая ждала его в конце. Сафрона. Хотя он очень мало знал о городе, его местоположение было ему известно достаточно хорошо за те часы, что он провел, разглядывая карту, приколотую к стене отцовского кабинета. Сафрона располагалась на самой южной оконечности Старой империи, откуда открывался вид через море Скипетра на Зар-Гхосу, самое северное из Южных королевств. Разве они не воевали друг с другом пару раз? Возможно, ему следовало бы почаще посещать лекции по истории. Однажды он увидел написанную маслом картину «Сумерки Спускаются на Сафрону» — одной Леди известно, почему это название запало ему в душу, — и у него сохранилось смутное впечатление о солнце, опускающемся за бронзовые купола и красные черепичные крыши, и о удлиняющихся тенях, отбрасываемых на дворики с фонтанами и апельсиновыми деревьями. Он мог только догадываться, насколько это соответствовало действительности; старые мастера, несомненно, были известны тем, что преувеличивали красоту и величие. Без сомнения, я скоро это выясню.
Как скоро — это совсем другой вопрос. Даже на корабле наверняка потребуются недели, чтобы добраться до Сафроны. С другой стороны, он ничего не смыслил в кораблях; единственным его морским опытом было катание на лодке по озеру в герцогском парке Парвы, потягивание вина и попытки сбросить своих не менее пьяных друзей в спокойные воды. Он улыбнулся этому воспоминанию, которое тут же улетучилось, когда на ум пришли другие вопросы. Насколько жарко будет так далеко на юге? В конце концов, Сафрона находилась недалеко от Южных королевств и их великих пустынь. Но ведь скоро осень, так что, возможно, будет не так тепло. Он допил остатки джина. Вопросы могли подождать. Сейчас еще только начинался вечер, и, — он похлопал по своему кошельку, который ободряюще звякнул, — у него достаточно денег, чтобы нарваться на неприятности. Не кинжалы-в-лицо неприятности, а какие-нибудь другие — какие угодно, — которые могли бы отвлечь его от чувства вины и горя, поселившихся в его сердце.
Завтрашний день позаботится о себе сам.
Глава
3
МАТЬ ГОРОДОВ
Резкий стук в дверь его каюты вырвал Лукана из сна.
— Уходи, — сказал он, или попытался сказать. Язык у него прилип к гортани. Он высвободил его, поморщившись от кислого привкуса. Еще одна ночь, наполненная ромом. На второй неделе плавания их было предостаточно. Капитан судна — добродушный медведь по имени Грациано Грабулли — взял за правило каждый вечер приглашать Лукана к себе в каюту на стаканчик-другой (или несколько) рома. Как и большинство мужчин с талассианских островов, он любил поговорить, в основном о себе и своих различных подвигах и приключениях, которых было много. Лукан был склонен верить некоторым из них (например, рассказу о встрече капитана с черной акулой; у мужчины на предплечье были следы зубов, подтверждающие это), но был уверен, что другие (например, его заявление о том, что он видел легендарный корабль-призрак «Гордость Принца Релайра») были не более чем выдумками. Тем не менее, вряд ли можно было ожидать абсолютной честности от человека, у которого на левом запястье — благодаря любезности Торговой Компании Тамберлин — было клеймо, выдававшее в нем бывшего пирата. К счастью, Грабулли был более щедр на ром, чем на ложь.
В дверь снова постучали, медленнее и более обдуманно.
— Отвали, — крикнул Лукан. Он поерзал в гамаке, недовольный тем, как скрутило его желудок. В висках медленно нарастала боль.
Дверь со скрипом отворилась.
Милосердие Леди.
Он открыл глаза, щурясь от солнечного света, проникавшего через единственный иллюминатор и освещавшего крошечную каюту, которая была его домом последние две недели. Грабулли обещал ему покои, достойные короля, но каюта едва ли подходила для крыс, которые прятались в ее углах. Лукан видел кладовки побольше. И более чистые.
Он моргнул, увидев фигуру, стоящую в дверном проеме, и узнал хрупкую фигурку судовой горничной.
— Я, кажется, сказал тебе, чтобы ты проваливала, — сказал он.
Девочка пожала плечами и жестом показала Я тебя не слышу.
— Слышишь, слышишь. Может, ты и немая, но я знаю, что ты не глухая.
Девочка, не обращая на него внимания, подошла к его комоду, который вместе с табуретом был единственной мебелью в каюте. Она взяла кинжал, который Лукан выиграл у одного из членов команды в первые дни плавания, еще до того, как они начали отказываться играть с ним, и повертела его в руках, разглядывая гранат, украшавший его рукоять.
— Положи его на место.
Девочка подчинилась, с преувеличенной осторожностью положив кинжал обратно на комод.
— Надо отдать тебе должное, ребенок, у тебя кишка не тонка. Какого черта тебе нужно?
Девочка изобразила руками фигуру: большие пальцы прижаты друг к другу, пальцы сложены домиком. Капитан.
— Грабулли? Что с ним?
Она указала на Лукана — ты — и правой рукой изобразила клюв, открывая и закрывая его. Поговорить.
— Что, прямо сейчас? — Лукан поморщился, потирая большим пальцем правый висок; головная боль усиливалась, а девочка не помогала. — Скажи ему, что я скоро встану... Еще чертовски рано.
Девочка описала в воздухе круг, затем подняла девять пальцев. Девятый час дня.
— Да, для меня это рано.
Она сделала резкий жест. Сейчас.
Лукан тихо выругался:
— Ладно, будь по-твоему. Скажи этому ублюдку — э-э, скажи капитану, — что я скоро встану.
Девочка кивнула и повернулась к комоду, на ее губах играла улыбка.
Лукан поднял палец:
— Даже не думай о...
Она схватила кинжал и выскочила за дверь.
— Ты, маленькая нахальная... — Лукану удалось вытащить одну ногу из гамака, но его левая нога запуталась, когда он попытался броситься вперед. Комната перевернулась, и внезапно он оказался лежащим на спине, гамак раскачивался над ним, топот ног девочки удалялся по коридору. Он попытался подняться, но тут же отказался от этой попытки, когда ром в его желудке забулькал, предупреждая, что вот-вот вырвется наружу. Лукан со стоном опустился обратно на пол и закрыл глаза.
Грабулли мог
