Нью-Йорка подтверждали, что решение отправить его туда было правильным. Он нашел работу в компании, занимавшейся импортом, встретил американку с немецкими корнями и обвенчался с ней в лютеранской церкви Святого Марка. На свадебных фотографиях молодая пара напоминала кинозвезд: он в смокинге, невеста в белом платье. Через год он прислал свою фотографию с новорожденной дочкой.
Из всего этого правдой было только рождение дочери. Работы у него не было; их невестка не была немкой и не исповедовала лютеранство; брак заключил мировой судья, а свадебные фотографии сделали в фотоателье. Но, учитывая все, что предстояло пережить Фридриху и Паулине в последующие страшные годы, их неведение относительно того, чем на самом деле занимается их сын, можно назвать благом.
Дневник
«Разум у всех затуманен и помрачен», — писал Фридрих о своих соотечественниках, поддавшихся промыванию мозгов: «Vernebelt, verdunkelt sind alle Hirne!»[30] То же самое думал он и о главах других государств, которые по-прежнему верили в ложь Йозефа Геббельса и пасовали перед угрозами Гитлера. Они с Паулиной совершили две короткие поездки во Францию — в Страсбург в 1937 году и в Форбак в 1938-м, — чтобы отправить письма Корделлу Халлу, госсекретарю в кабинете Франклина Делано Рузвельта, с описанием репрессивных германских порядков. Фридрих призывал Халла отказаться от нейтралитета Америки[31], а вернувшись из Форбака, начал описывать «настроения и картины», которые наблюдал вокруг. В первой такой заметке от 26 сентября 1938 года он рассказывает, как встревожили жителей его городка притязания Гитлера на Судетскую область Чехословакии; они не были готовы к новой войне с Англией и Францией. Но главы этих двух стран неверно оценили происходящее и пошли на поводу у потрясавшего кулаками Гитлера. «Весьма жалкий персонаж» — так отозвался Фридрих о британском премьер-министре[32].
Успех воинственной внешней политики побу-дил нацистов ужесточить порядки внутри страны. В крупных городах притеснение граждан Германии еврейской национальности продолжалось уже не один год, коричневорубашечники разоряли еврейские лавки и преследовали людей на улицах. Ночью 9 ноября 1938 года штурмовики устроили погромы по всей стране, так что даже небольшие города охватила исступленная ненависть, уже ставшая характерной для Берлина и Мюнхена. Той Хрустальной ночью (Kristallnacht) в Лаубахе Альберт Гаас, школьный учитель и предводитель местной группы СА, повел толпу мимо здания суда к дому Хайнеманнов[33]. Фридрих попросил главного судью Людвига Шмитта распорядиться, чтобы полицейские проводили еврейские семьи, проживавшие в Лаубахе и окрестностях, в здание суда. Судья отказал[34]. Паулине не больше повезло с фрау Деш, возглавлявшей отделение нацистской женской лиги. Евреев избивали всюду, где находили, имущество из их домов выбрасывали на улицу, а затем растаскивали или ломали. Свитки Торы и книги из синагоги Лаубаха сожгли на рыночной площади. На следующий день полиция взяла пострадавших под стражу, но не для защиты, а чтобы еще больше припугнуть.
Фридрих хотел, чтобы Гааса и еще одного виновника беспорядков, Вильгельма Рухла, привлекли к ответственности. Судья Шмитт сказал, что для этого ему нужно, чтобы два фактических свидетеля дали показания под присягой — причем таким свидетелем нельзя признать еврея[35]. Найти подходящих людей оказалось невозможно. Когда Фридрих предложил собственное письменное свидетельство и показания Паулины, Шмитт раздраженно ответил, что Паулина сама под следствием и отправится в концентрационный лагерь. «Как и вы», — мрачно добавил судья.
Паулина не захотела вступать в женскую лигу, сочувствовала евреям, да еще сын у нее был в Америке — в понимании нацистов это означало одно: у жены судебного управляющего есть еврейские корни. По настоянию фрау Деш судья Шмитт распорядился тайно проверить родословную Паулины и передал дело председателю регионального суда Герману Кольноту в Гиссене. Девятого ноября, накануне Хрустальной ночи, Кольнот согласился провести следствие и направил соответствующие рекомендации своему руководителю в Дармштадте, верховному председателю регионального суда Людвигу Скрибе.
Взбешенный тем, что под прицел попала его жена, Фридрих собрал семейные документы Паулины и отвез их в Дармштадт. На обложке пухлой папки с собственным семейным архивом он написал: «В доказательство арийского происхождения судебного инспектора Кельнера из Лаубаха». Свидетельства о рождении и смерти, крестильные документы, позволявшие проследить семейное древо Паулины и Фридриха вплоть до начала XVII века, вполне удовлетворили председателя Скрибу. Восемнадцатого ноября он вынес краткую резолюцию, подписанную от его имени судьей, доктором Мейером, и адресованную председателю Кольноту и судье Шмитту, — закрыть дело. Тема резолюции звучала так: «Судебный инспектор Кельнер из Лаубаха. — Касательно рапорта председателя регионального суда Гиссена от 9 ноября 1938 года». Текст состоял из двух предложений: «Прошу вернуть приложенные документы фигуранту рапорта. Сомнения в чистоте германских корней у его жены необоснованны». Позже, когда документ уже попал к Фридриху, тот добавил перьевой ручкой на полях еще два слова: «Сомнения в чистоте германских корней у него и его жены необоснованны».
Фридрих вел записи целый год, а 30 августа 1939 года завершил последний текст и поставил подпись под заключительным абзацем: «Это был глас вопиющего в пустыне, но я чувствовал, что обязан записывать мысли, владевшие мною в то роковое время и разрушавшие мою нервную систему, чтобы потом — будь это возможно — нарисовать моим потомкам подлинную картину событий». Он был эмоционально изможден, попал под слежку за высказывания, и хорошо еще, что не угодил в концлагерь. Их сын находился по ту сторону Атлантики, так что они могли никогда не увидеть собственных внуков. К тому же Фридриху было пятьдесят четыре, ишиас отдавался болью в его покалеченной ноге и развивалась астма.
Но «роковое» время только начиналось. Через два дня после того, как Фридрих поставил финальную точку в своих заметках, Германия захватила Польшу. Блицкриг! Страшное явление — война — требовало не просто разрозненных заметок, а методичного освещения. Отец призывал его ответить на «Майн Кампф» Гитлера. И вот ответ: свой дневник военного времени он назвал «Mein Widerstand» («Моя оппозиция»). Первая запись в нем появилась 1 сентября 1939 года — в тот день, когда германские войска двинулись на Польшу, — и сколь бы опасной ни была поставленная им самому себе задача, он исполнял задуманное вплоть до безоговорочной капитуляции своей страны в мае 1945 года. Подобно военному корреспонденту на линии фронта, он продолжал выполнять свои обязанности в суде, черпая информацию для дневника непосредственно у нацистских городских чиновников.
До войны он вел записи на разрозненных чистых листах. Для дневника стал использовать бухгалтерские книги в перелете, с разлинованными страницами. Иногда он решал сделать дополнительную запись, чтобы подробнее остановиться на какой-либо теме или описать событие, не включая его в дневник. В
