тоже работать в милиции. Но Сергей Апполинарьевич Герасимов взял его ассистентом на «Тихий Дон», и вся дальнейшая жизнь Кочаряна была связана с кино. Потом Лёва женился на Жене Крижевской, а она жила в этом же самом доме на Большом Каретном. Вот в этой квартире и существовала наша компания. Вообще ребят было много, но постепенно сформировалось такое ядро, которое Артур Макаров называл «первой сборной».
— А каким вам запомнился Высоцкий?
— Это был совсем молодой парнишка, симпатичный и очень живой. По-моему, он уже учился в школе-студии МХАТ… С Володей мы тогда довольно много разговаривали. Понимаете, у меня так сложилась судьба, что я с 13 до 15 лет был на фронте — воспитанником, или, как говорят, «сыном полка». Потом некоторое время я учился в мореходном училище, учился и в цирковом… И только после этого поступил в юридический институт. Ребята, конечно, об этом знали, а вот Володе я рассказывал о своей жизни.
В то послевоенное время мы не сразу определились… Во всяком случае, многие из нас. Кочарян некоторое время учился в училище гражданской авиации, потом в институте востоковедения. У Артура Макарова вообще очень сложная судьба… Поэтому много разговоров было о жизни, которую мы знали к этому времени достаточно серьёзно.
— А где вы тогда работали?
— Вначале — «на территории», в 62-м отделении милиции на Тишинском рынке, а перед уходом в коллегию адвокатов — на Рижском вокзале. Насчёт «громких» дел я особенно похвастаться не могу, но дела были всякие… Ребята многие знали, и Володя — тоже. А было одно дело, в котором ребята участвовали. Мне надо было задержать такого Лапчева Женю — он скрывался. И мы его задержали вместе с Левой Кочаряном. Взяли в Электрическом переулке, прямо на улице. Был там такой знаменитый дом.
— Первые песни Высоцкого — уличные, дворовые. Как вы думаете, почему они были именно такими?
— Я не думаю, что они были именно такими потому только, что Толя Утевский и я работали в уголовном розыске. Хотя в первых Володиных песнях всё из наших разговоров, из нашего быта, из нашей жизни.
Во-первых, тогда была мода — многие пели такие песни. А ещё этот уголовный мир в нашей стране обладал какой-то притягательностью. Помню, что Володя этим интересовался. Я ему рассказывал про одну женщину, которую хорошо знал, про женщину из этого мира. Рассказывал, как она ездила в Магадан, на Колыму — прошла по тюрьмам… Володя интересовался языком, особым языком этого мира, и что могли, мы ему рассказывали.
— Вы помните сам процесс записи первых песен?
— Первым его стал записывать Лёва Кочарян. У него был старенький магнитофон «Днепр». Лёва подкладывал под микрофон книги, усаживал Володю, и они начинали записывать. Лёва делал всё, чтобы лучше получалось. И Володя тоже очень серьёзно готовился… В общем, это всегда был очень серьёзный процесс, почти как в студии.
— А вы видели Высоцкого работающим, то есть, когда он писал ручкой по белому листу бумаги?
— Нет. За исключением, пожалуй, одного случая… Я заехал за ним, Володя жил тогда у своей мамы, где-то на Профсоюзной. Я приехал, Володя мне открыл и говорит:
— Извини, мне надо дописать…
Беловой автограф песни «Большой Каретный»
И вот он при мне стал что-то писать, дописывал прямо на ходу. Я помню, что он был очень весёлый:
— Ну всё, ну сейчас…
Но это было уже позже.
— А что вам запомнилось с самых ранних лет?
— Запомнился такой случай. В 60-м году лежал я в госпитале, на Петровке. На последнем этаже поликлиники МВД было такое отделение… Это, очевидно, сентябрь или октябрь. Моё заболевание связано было с печенью, и жена приносила мне очень много винограда. А ребята приходили совершенно голодные и съедали весь этот виноград. Володя наелся винограда и пел для меня, правда, не в палате, а на балконе. Сбежались люди и слушали Володю.
— Ваше отношение к первым песням Высоцкого?
— Может быть, это не очень скромно, но я Володю оценил чуть ли не одним из самых первых. Я не только его ценил, но и отстаивал… Однажды мы собрались у Артура Макарова — он тогда жил на Звёздном — и сидели на кухне… Я помню, что Артур и Андрей Тарковский Володю немного зажимали, а я всегда говорил:
— Да у него все хорошо, не надо лучше! Уже! У, здорово!
Артур и Андрей говорили:
— Вот ты всегда споришь. А ведь Володя мог бы куда более серьёзные вещи писать!
Левон Кочерян на съёмках к/ф «Один шанс из тысячи». 1968 г.
И мне кажется, что уже тогда Володя был крупной личностью. Если бы он не состоялся как поэт и певец — хотя этого просто не могло быть, — то он мог бы стать крупным артистом типа Райкина или Казакова, хотя несколько в другом жанре… Уже тогда Володя так здорово работал со словом, так талантливо рассказывал, мог подать самые простые вещи так, что мы все лежали. И мне тогда казалось, что он всё равно станет известным и знаменитым.
— Мне уже говорили, что два человека сразу же оценили первые песни Высоцкого, а кто был второй?
— Кочарян, конечно, Лёва.
— А вы как-то соприкасались с фильмом Кочаряна «Один шанс из тысячи»?
— Что значит соприкасался? При мне писался сценарий. Артур писал его сам, но сценарий дорабатывался, нарабатывался в разговорах. Многие что-то предлагали, особенно Лёва. И всем нам это было очень интересно. Это был первый самостоятельный фильм Кочаряна, поэтому Лёва очень серьёзно относился к этой работе. Лёва предложил мне сняться в фильме в роли немца, а я сказал, что в роли немца сниматься не буду. Принципиально. Но, вообще говоря, я был очень занят в то время. Они все уехали в Одессу, а я остался в Москве.
— В конце 60-х годов в вашей компании уже не было единства?
— Да, у нас произошла такая размолвка… Вначале между Артуром и Лёвой — какая-то меркантильная история… Я остался на стороне Артура, хотя с Лёвой не порывал. А вскоре Лёва заболел, заболел очень серьёзно и знал об этом. Он несколько раз лежал в больнице. Однажды мы приехали к нему с Андреем Тарковским. Лёвка лежал зелёный: он тогда принимал какую-то химию, и цвет лица у него был жёлто-зелёный. Мы
