Семьдесят лет тому назад
Моргнув, я снова уставилась на старичка, в последний раз отчаянно надеясь про себя, что вся эта странная белиберда, происходящая со мной - не более, чем забавный (по меркам наших не отличающихся особым умом продавщиц из супермаркета) розыгрыш. Но, кажется, все, что я видела, происходило на самом деле. Я действительно попала обратно в свое юное тело, чудесным образом прыгнув почти на семьдесят лет назад. На дворе действительно стоит 1956 год. И кажется, сейчас вовсе не зима. На улице явно не промозглый студеный январь, а, наверное, теплый сентябрь. Точно, сентябрь. В октябре таких погожих теплых дней не бывает. Да и ребятня вокруг ходит в школьной форме. Значит, каникулы вот-вот закончились, и они уже вернулись с дач, из пионерских лагерей и дворов за свои школьные парты и принялись остервенело грызть гранит науки под ор ненавистных училок. А дома, наверное, им выдают ремня за двойки.
Я вдруг поежилась, вспомнив рассказ бабушки, детство которой выпало на начало сороковых годов. Ее строгая классная руководительница, начавшая свою педагогическую деятельность еще в царской гимназии до октябрьской революции, в любую погоду ходила в строгом платье до пят и с высоким воротником и за малейшую провинность орала и совершенно безнаказанно лупила школьников указкой по пальцам.
- Ба, а почему ты директору не пожаловалась? Ее бы уволили, - недоуменно спросила я. Когда я заканчивала школу, уже начинались девяностые. В стране, конечно, творилась лютая дичь, но никого из нас в школе не били. Максимум могли замечание в дневник накатать или из класса выгнать. Даже отъявленных школьных хулиганов никто из учителей и пальцем не трогал.
- Время было другое, Галюнчик, - ласково улыбнулась бабушка, прижав меня к себе. - И мы были другие. Да я и не обижаюсь на Катерину Макаровну. Она вместе с нами потом в эвакуацию ехала, нянчилась с нами, как с родными детьми. А когда голод был, мы ей кусочек хлеба перед уроком на стол клали. Она отказывалась, говорила, что не будет, а потом начинала отщипывать потихонечку, увлекалась и так съедала помаленьку все. Она раньше в женской гимназии какой-то преподавала, потом в Институте Благородных Девиц у смолянок, потом, когда ЕТШ сделали, туда перешла, а потом уже - и в мою школу.
- ЕТШ? - недоуменно переспросила я.
- Ну да, - пояснила бабушка. Единая трудовая школа. Гимназии закрыли после революции, открыли единые трудовые школы. Я не рассказывала тебе разве? Я-то позже родилась, только со слов Нинель Макаровны кое-что знаю об этом, да в журналах и книгах читала про это время. Ты "В кругу сверстников" Рожкова почитай, там про это хорошо написано. И у Кассиля есть "Кондуит и Швамбрания". Да и в интернетах этих ваших много чего есть.
Бабушка моя состояла в местном обществе книголюбов и была ходячей энциклопедией. Книжки, которые она посоветовала, я так и не прочитала: братец Димка пошел в школу, и надо было ежевечерне следить, чтобы он не в носу ковырял, а хотя бы что-то из уроков сделал. Да, наверное, хорошо, что я попала в пятидесятые относительно взрослой семнадцатилетней барышней, а не взбалмошной школьницей. Огребла бы сейчас от Нинели Макаровны по самое "не балуйся". И жаловаться было бесполезно.
Я тряхнула головой, отгоняя ненужные сейчас сентиментальные воспоминания. Про бабушку я и впрямь очень любила вспоминать, и делала это с нежностью. В отличие от родителей, она не воспринимала меня, как досадную пробную версию первого ребенка, а искренне любила, порой на могучем пролетарском наречии отчаянно ругая папу с мамой за пренебрежение ко мне. Именно она научила меня читать, с ней мы ходили на детские утренники и в зоопарк на Горьковской. Она меня записала в интереснейшие кружки при Аничковом дворце, которые, к сожалению, пришлось бросить, когда родился Димуленька.
Снова мельком осмотрев себя, я не без удовольствия отметила, что сейчас я вешу максимум килограмм пятьдесят вместо обычных девяноста. Последние десять лет я безуспешно пыталась похудеть. Что только ни делала - и ненавидела себя, и калории высчитывала, и бегала по утрам, и скандинавской ходьбой занималась, и приседала, и голодом себя морила, и покупала марафоны похудания у звездных блогеров. Даже сдуру к какой-то гадалке в социальной сети обратилась.
Гадалка - дама лет шестидесяти с пышной фиолетовой прической, килограммом тональника на лице и жутко подведенными вытаращенными глазами замогильным голосом сказала, что на мне порча в пятнадцатом поколении, и клятвенно обещала, что если отдам ей десять тысяч, то точно похудею. Надо ли объяснять, что похудел в итоге только мой кошелек, а вместо чудо-рецепта я получила банальное: "Вам надо изменить отношение к миру. Вот полюбите снова свою родню, которая использует Вас и в хвост, и в гриву - и точно похудеете. А спина у Вас болит, потому что у Вас обида на отца".
Расстроившись, что я никогда не похудею, я стала наворачивать на ночь мороженое килограммами, которое удалось купить в моем магазине по весьма сходной цене (срок годности заканчивался) и устало материть себя, глядя в зеркало. Надо ли говорить, что привело все этого в итоге к стандартному расстройству пищевого поведения. Уфф... тяжелый был период.
А тут раз - и сразу сорок килограмм скинула. Я еще раз осмотрела себя, уже не стесняясь старичка. Да чихать я хотела, что он там подумает. Так и есть: я не сорокадевятилетняя девяностокилограммовая Галя, а юная молодая особа с упругими формами и стройными точеными ножками. У меня нет варикоза на ногах, нет лишнего веса и морщин. На всякий случай я еще раз провела ладонью по лицу, чтобы окончательно удостовериться. Ни единого намека на морщины. Гладкие скулы и не нахмуренный лоб. Посмотреться бы все-таки в зеркало... Вдруг я все еще сплю...
- Зеркальце ищешь, детонька? - все так же сочувственно спросил ветеран войн, будто прочитав мои мысли. Он явно принимал меня за умственно отсталую. - На вот, поглядись. Да красивая ты, красивая. Не повезло тебе в жизни только... Кто же тебя одну-то отпустил в такую даль? Живешь-то где? Пойдем, провожу. Папу с мамой как звать? Да не бойся ты, не обижу. У меня вот и карамелька где-то завалялась... Меня Андреем Петровичем зовут, а тебя ?
- Даша, - вдруг выпалила я. Не знаю, почему, но мне вдруг захотелось попробовать примерить на себя другое имя, раз уж довелось попасть в другую эпоху. Пусть изможденная, умученная жизнь и
