Книга Старше - Дженнифер Хартманн

— О, простите, я…

Я подняла глаза.

Мой рот захлопнулся.

Передо мной стоял очень знакомый мужчина в кожаной куртке и вязаной шапке, скрывавшей волны темных волос, по которым я так и не смогла провести пальцами.

Его губы приоткрылись, и вздох узнавания заполнил пространство между нами белым облачком. Моргнув несколько раз, он сглотнул.

— Привет. Ты…

— Галлея, — ответила я, потому что он точно не запомнил мое имя так, как я запомнила его. Затем я стала ждать, когда от задержавшегося гнева нахмурятся его брови и потемнеют глаза.

Но он лишь кивнул, и снежинки полетели с его темно-синей шапки.

— Как комета.

Мое сердце подпрыгнуло, ресницы затрепетали.

На улице было девять градусов тепла, но моя кожа пылала от предательского жара, когда я сжала губы, пытаясь сдержать улыбку.

— Рид.

Рид, мужчина с зелеными глазами и золотыми словами.

Рид, мужчина, к которому я почти поехала домой полгода назад.

Рид.

Мужчина, которому я солгала.

Я была уверена, что он ненавидит меня, и у него было на это полное право. Я обманула его. Я так отчаянно нуждалась в утешении, в общении, в его нежных взглядах и прикосновениях, что не заботилась о последствиях. Ни капельки. Я вела себя как эгоистка, и теперь он полностью осознавал это.

— Да. — Он уставился на меня, покачиваясь на каблуках своих ботинок, напоминая о том, что температура измерялась однозначными цифрами. Ткнув большим пальцем в сторону входа в магазин, он развернулся и зашагал прочь. — Предпраздничные покупки в последнюю минуту?

Я восприняла этот вопрос как приглашение пойти за ним.

— Вроде того. — Держась справа от него, я не стала рассказывать ему всех подробностей своего спонтанного похода в продуктовый магазин в канун Рождества. — А ты?

— То же самое.

— Я собираюсь купить кое-какие продукты, чтобы приготовить ужин сегодня вечером.

— Неплохо.

Я пожала плечами и посмотрела на свои обкусанные кутикулы, когда мы проходили мимо повидавшего виды Санта-Клауса, звонящего в медный колокольчик.

Рид сунул руку в карман, вытащил двадцатидолларовую купюру и опустил ее в ведро.

Санта молитвенно сложил руки, его глаза светились благодарностью.

— Да благословит вас Господь.

Когда мы вошли в двери, я взглянула на Рида, прикусив нижнюю губу.

— Это было мило с твоей стороны.

— Это было просто порядочно, — сказал он, хватая тележку с покупками. — Как минимум мы все должны стремиться быть порядочными, тебе не кажется?

Вероятно, его комментарий был тонко завуалированным напоминанием о моей ужасной лжи, но поскольку его взгляд оставался мягким в свете флуоресцентных ламп, я не стала раздумывать над возможным подтекстом.

Затем я прокляла эти яркие лампы, когда взгляд Рида сосредоточился на моем синяке.

— Ого. Что, черт возьми, с тобой случилось?

Его рука поднялась, но замерла на полпути к моему лицу. Он сжал пальцы и медленно опустил руку — прикосновение казалось слишком интимным для этой спонтанной встречи в продуктовом магазине с девочкой-подростком, которая его предала.

Я тяжело сглотнула, осколки стыда скребли в горле.

— Я упала с лестницы. Неудачно.

Он нахмурился.

— Ты уверена?

— Трудно забыть, как падаешь с лестницы лицом вниз. — Прикоснувшись кончиками пальцев к уродливому разноцветью, я пожалела, что не могу стереть улики одним быстрым движением кисти. — Ты видел эти неуклюжие каблуки, которые я ношу. Это смертельная ловушка.

Рид провел языком по верхней губе, изучая меня. Анализируя очередную ложь.

Я уставилась на его язык, а он — на мое подпорченное лицо.

Кто-то налетел на меня, и я, не удержавшись, упала на Рида, устояв на ногах только благодаря тому, что ухватилась за его бицепс.

Парень хрипловато пробормотал:

— Извините. Нужна тележка.

Рид положил руку мне на поясницу, чтобы поддержать, и я впитывала его теплое прикосновение, словно солнце коснулось моей кожи после долгой зимы. Затем мы оба отошли от скопления тележек, и он, в конце концов, опустил руку.

Я остановилась рядом с ним, прочистила горло и сняла шапку, чтобы пригладить волосы.

Его взгляд скользнул по золотистым локонам, рассыпавшимся по моим плечам, прежде чем он отвел взгляд и склонился над тележкой, облокотившись на ее ручку.

Он отправился за покупками.

Я потянулась за своей тележкой и толкнула ее в противоположном направлении, неловкое прощание вертелось у меня на языке.

Но прежде чем я успела что-то сказать, он быстрым кивком указал в сторону продуктового ряда.

— Мы можем делать покупки вместе.

Это предложение заставило меня замереть. Я замешкалась на мгновение, прежде чем мои ноги обрели смелость и понесли меня к нему. Мой взгляд задержался на его кожаной куртке, пока он пробирался вперед, лавируя между обезумевшими покупателями, которые пытались купить все необходимое в последнюю минуту. Я не знала, что сказать. В голове у меня вертелась целая паутина извинений, попыток завязать разговор и еще больше извинений.

Я выбрала что-то глупое.

— Ты любишь вареники?

Рид посмотрел на меня через плечо, пока я пыталась маневрировать тележкой справа от него.

— Почти так же, как арахисовое масло.

Очевидно, он помнил о моей склонности задавать случайные вопросы на тему еды.

— Я их обожаю. Моя мама была полькой, поэтому, когда я была маленькой, бабушка готовила вареники каждый сочельник. — Я моргнула, спохватившись. — То есть она все еще полька. Это не изменится.

Я несла чушь, и мы оба это знали.

— В общем… она умерла, так что я уже давно не ела вареников. — Я тяжело вздохнула. — Бабушка умерла. Не моя мать.

Я была совершенно не в себе.

Мои щеки пылали, я стиснула зубы, чтобы не дать рту снова открыться. Мне следовало прекратить нести ерунду, извиниться перед ним и убраться восвояси.

Рид развернул тележку в сторону отдела замороженных продуктов.

— Давай возьмем вареники. Потом ты поможешь мне выбрать подарок, — сказал он. — Это для девушки. Я уже купил ей сумочку, но мне кажется, что нужно что-то еще… может, подарочную карту?

Я услышала только — для девушки.

Мое сердце болезненно сжалось.

— Хорошо, конечно. Это будет здорово.

Совсем нет.

Было такое чувство, будто в мое глупое влюбленное сердце вбили ржавый гвоздь, развенчивающий все иллюзии. Мне было семнадцать лет, а ему тридцать четыре, и то, что мы провели вместе одну ночь в доме Джея Дженнингса у озера, не означало, что он ждал, отмечая в календаре дни, когда я стану достаточно взрослой, чтобы с чистой совестью добиваться меня.

Не желая показывать ему, каким глупым подростком я была, я высоко подняла голову и притворилась не задетой его словами.