и явивший ей чудо. Никто никогда не смотрел на меня так, и мое сердце на миг сжимается. О, ей-богу, если бы я был способен на любовь, то полюбил бы ее прямо здесь. Сейчас. Она бы, без сомнения, стала той, кому я бы с радостью отдал свое сердце.
Но я слишком хорошо знаю, что любовь — это грязный трюк.
Поэтому я встаю, быстро кланяюсь и поспешно удаляюсь. Хочется перейти на бег. Клянусь, ее голубой взгляд прожигает мне в затылок! Ледяной жар ее глаз делает меня беспомощным, и я поворачиваюсь, чтобы улыбнуться ей еще раз.
Только один раз.
Розалина. Моя доблестная, изысканная Розалина.
Когда я обхожу собор и выхожу с площади, мне приходит в голову, что я только что встретил единственного человека в Вероне, который может оказаться для меня опаснее, чем я сам.
Глава 7. Бенволио
Няню хнычущего мальчика я нашел в приходском доме. Хрупкая старуха умоляла пьяного священника помочь ей в поисках ребенка, а потом расплакалась у меня на плече, когда увидела его живым и невредимым. Пришлось найти пару минут, чтобы ее утешить.
Затем я поспешил обратно на площадь, к месту нашей с Тибальтом драки. Конечно же, перед этим я заглянул за собор. Моя раненая красавица, ожидаемо, ушла. Зато пришел герцог Эскал, а вслед за ним мой дядя — синьор Монтекки. И старый Капулетти с женой тоже здесь.
Наш благородный правитель решительно выступает против вражды семей. До сих пор он вел себя сдержанно, однако, судя по его суровому взгляду, даже его терпению есть предел. Не могу его в этом винить.
Я пробираюсь сквозь притихшую толпу, чтобы смиренно принять на себя гнев Его Светлости. Слова герцога гремят от гнева, когда он делает справедливый выговор равно как Монтекки, так и Капулетти.
Увы, даже во время брани я не могу перестать думать о той девушке… О том, как смело она вбежала в жар схватки, чтобы увести ребенка подальше от греха. Я видел то, что произошло, от начала и до конца. Как рукоять случайного меча ударила ее в затылок....
Это воспоминания отдается болью в моей груди, будто бы я сам принял тот удар. А она всё же нашла в себе силы, чтобы еще и приструнить хулигана, прежде чем упасть без чувств ко мне в руки.
Кто же ты, моя прекрасная героиня?
Из размышлений меня выводит очередная суматоха. Герцог удаляется, фыркнув напоследок что-то про честь и достоинство, а я чуть не забываю поклониться Его Светлости.
Как только Эскал покидает площадь, ко мне поворачивается дядя. Он тычет в меня указательным пальцем и требует рассказать об истоках потасовки.
— Эм… — теряюсь я. — Я увидел, как слуги Капулетти донимали Абрама и Бальтазара и попытался положить конец раздору.
— А дальше?
Я виновато вздыхаю.
— Наглец Тибальт решил выместить на мне свой гнев, и я поддался на провокацию. Простите, этого больше не повторится.
Я опускаю глаза в пол, а синьор Монтекки устало проводит рукой по седым волосам. Но, кажется, мое объяснение его удовлетворило. Однако у его жены есть еще один повод для беспокойства.
— А где Ромео? — спрашивает она. — Ты видел его сегодня, Бенволио?
Видел, но не в драке, чему безумно рад. Не хватало еще рисковать наследником нашего дома.
— Я видел его утром в сикоморовой роще, но на площади он не появлялся.
Синьора Монтекки успокаивается, а я ловлю себя на боли нового рода, которая царапает мне душу. Как жаль, что моя матушка не прожила достаточно, чтобы точно так же беспокоиться обо мне.
— Ромео в последние месяцы ходит словно одержимый, — качает головой синьор Монтекки. — Ты знаешь о причинах его печали?
— Нет, но могу узнать, — улыбаюсь я.
И немного лукавлю. Уверен, причина безрадостного вида Ромео в очередной безответной любви. Но как именно зовут его зазнобу, я еще не знаю.
Ромео легок на помине, и появляется на другом конце площади ровно в тот момент, когда мы вспоминаем о нем. Его глаза опущены, а шаги тяжелы и медленны. Кажется, что даже тень, которую он отбрасывает, темнее, чем у всех остальных.
Я предлагаю дяде и тете уйти с жары и предоставить расспросы мне.
— Узнаю всё, что смогу о его горести, — уверяю я своего доброго господина.
Синьоры благодарят меня и уходят прочь, а я устремляюсь к Ромео.
— Доброе утро, кузен! — кричу я.
Он поднимает голову и угрюмо улыбается, пока я спешу через залитую кровью площадь, чтобы поговорить с ним.
Глава 8
Джузеппа готовит тонизирующее средство от головной боли, и я с благодарностью его пью. Она предостерегает меня ото сна, пока головокружение не пройдет, и мне ничего не остается, кроме как согласиться с этим. Жаль, конечно. Поспать бы мне хотелось, особенно на такой жаре, но ничего не поделаешь.
Я снова выхожу на площадь и обнаруживаю, что пропустила пламенную речь герцога Эскала, правителя Вероны. Он в последний раз упрекает виновных в драке и удаляется, окруженный пышной свитой.
И я сожалею, опять-таки. Хотелось бы послушать этот эпизод.
Торговля возобновляется как ни в чем не бывало. Только пятна крови напоминают о бойне, которая недавно тут произошла.
— Окунь! Свежий окунь! — орет торговец рыбой прямо мне в ухо.
Я вздрагиваю от неожиданности. Отпрыгиваю в сторону и чуть не сношу собой телегу с кружевом.
— Мерлетти для ваших нарядов, госпожа? — улыбается мне девушка за прилавком.
Я возвращаю ей улыбку, но качаю головой. Денег с собой нет, и это обидно. Кружево чудесное — белое, тонкое и нежное, как зимние узоры на стеклах.
Рядом красавец-кожевник показывает прекрасные кожаные изделия. Они настолько же мягкие и податливые, насколько сам он крепок и силен.
Кажется, кожевник и кружевница строят друг другу глазки, и я, пряча улыбку, оставляю их за этим приятным занятием. Их флирт напомнил мне о Меркуцио, но на площади его уже нет. Сколько бы я не всматривалась в лица прохожих — ни одно из них не принадлежит ему.
Но мы всё равно должны встретиться, я это знаю. Хочу этого. Он мне понравился, даже очень понравился!
Сказать, что Меркуцио красив — не сказать ничего. Он более, чем красив. Огненные глаза, светло-русые волосы и мягкие губы, которые так легко касались моей руки… И он не
