таверне в полуголом виде, она никогда не выставляет напоказ свои прелести, пока ей не заплатят.
Она проводит ногтями, украшенными драгоценными камнями, по белой униформе, которая обтягивает мускулистое тело Данте, а затем по золотой окантовке его стоячего воротника.
— Добро пожаловать домой, Альтецца.
Несмотря на то, что умение Катрионы добиваться своего восхищает меня, мне хочется затянуть у неё на шее её атласный чокер, который так подходит к её платью пурпурного цвета.
Пальцы Сибиллы предупредительно врезаются в мою талию. Хорошо, что я не обладаю магическими способностями, иначе я бы перевернула кувшин воды на блестящие светлые волосы куртизанки.
Данте хватает руку Катрионы и сбрасывает её с себя.
— Катриона.
Мой гнев утихает.
Несмотря на то, что она переспала с большей частью Люса, я точно знаю, что она не спала с принцем, потому что она болтает языком так же легко, как и раздвигает ноги. Иногда я удивляюсь тому, что мужчины и женщины всё ещё хотят переспать с ней, учитывая её склонность к сплетням, но она считается лучшей в Люсе, а чистокровные фейри уверены в том, что они достойны только самого лучшего.
Я крепко сжимаю зубы, видя, как она шепчет что-то на ухо Данте. Он полностью переводит на неё своё внимание и пристально смотрит на их переплетённые руки. Может быть, он и не хотел, чтобы его ласкали, но он, очевидно, не против касаться её.
Ревность снова начинает сдавливать мою грудь.
— Фэллон, — резко произносит Сибилла себе под нос. — На кухню. Сейчас же.
На этот раз, когда она дёргает меня, я больше не в силах сопротивляться её руке.
ГЛАВА 4
— Фэллон! Он это сделал! Он действительно это сделал! — слышу я громкие вопли Фибуса, который затем вваливается в мой дом.
Я поднимаю взгляд от очисток репы, разбросанных по кухонному столу.
— Кто сделал, и что сделал?
— Данте. Он пересёк канал!
Моё сердце подскакивает к горлу, потому что канал, разделяющий Исолакуори и Тарекуори, проходит вдоль Филиасерпенс, подземной траншеи, куда бросают диссидентов, и где их наверняка хватают морские змеи и утаскивают прочь.
Поскольку фейри могут умереть, лишь достигнув невероятно старого возраста, или если им отрубить голову стальным лезвием, предполагаю, что многие из них лежат сейчас в этом разломе, в бессознательном состоянии, но живые. У них по кусочкам отрывают плоть, которая затем отрастает, чтобы быть съеденной снова. Это безжалостная форма пытки, которой пугал мою бабушку король, когда она выбрала мою мать, а не деда.
Она до сих пор не рассказала мне, как ей удалось этого избежать. Я периодически спрашиваю её об этом, но эти расспросы портят её настроение, поэтому я предпочитаю не давить.
— Дольто, — ругательство срывается с губ бабушки, которая начинает ещё интенсивнее скрести своим ножом по тонкой и сморщенной моркови.
Мне хочется сказать ей, что Данте не дурак, но разве это не так? Он рискнул жизнью, чтобы заполучить трон, который унаследовал его брат после битвы при Приманиви два десятилетия назад. Трон, которого Марко ждал целое столетие. Не думаю, что он вообще когда-нибудь передаст его.
— Это обряд посвящения в короли, Церес, — напоминает бабушке Фибус, хотя я сомневаюсь, что она об этом забыла. — Теперь Данте может законно занять трон.
Взгляд его зелёных глаз резко мечется в сторону открытой двери, проверяя, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Желать несчастья королю считается изменой, и из-за этого он может угодить в канал.
Поскольку наш дом бирюзового цвета располагается в юго-западном конце Тарелексо, рядом с нами живут только двое соседей, и они сейчас находятся или на работе, или в школе.
— Если, конечно, с его братом что-то случится, — добавляет Фибус. — Да простит меня Котел.
Я поклялась на соли, что если Фибуса или Сибиллу когда-нибудь бросят в Филиасерпенс, я прыгну туда за ними, потому что именно так и поступают друзья, а тем более, если они — заклинатели тварей.
Фибус барабанит пальцами по дверному косяку.
— Так, ты идёшь или что?
Я резко встаю, и мои колени ударяются о стол. Делаю шаг в его сторону, но затем бросаю взгляд на бабушку.
— Нонна, ты идёшь?
— Чтобы понаблюдать за тем, как гордый парень превратится в высокомерного мужчину? Я пас.
Бабушка не отрывает взгляд от рыжих очисток, которые завитками падают на наш выщербленный стол.
— О, нонна. Данте совсем не похож на своего брата. Марко не дружит с полукровками, а вот Данте…
— Когда-то у короля Марко было много знакомых полукровок. Власть меняет людей. Никогда не забывай об этом, Фэллон. И ты тоже, Фибус.
— Да, мадам.
Я не могу представить, чтобы суровый и безжалостный король фейри когда-то дружил с полукровками с закругленными ушами, но бабушке уже более трехсот лет, а королю Марко всего лишь сто пятьдесят. Она знала его задолго до того, как его голову украсила корона из золотых солнечных лучей.
— Фэл-лон, — Фибус растягивает моё имя и начинает стучать по полу своим коричневым ботинком.
У него много достоинств, но терпение не входит в их число.
— Иду!
Я вставляю ноги в туфли и несусь следом за ним.
Мы бежим по узким мощёным улочкам и по деревянным мостам Тарелексо в сторону более широких дорог, залитых солнцем, и стеклянных мостов, ведущих к островам Тарекуори, где растут более яркие цветы, а воздух чище.
Через двадцать минут мы выбегаем на восточную набережную и расталкиваем локтями толпу людей, которые пришли поаплодировать мужеству принца. Воздух наполнен волнением и эльфами. Некоторые из них парят над головами своих хозяев и одеты в такие же одежды из шёлка и кожи; другие, не связанные обязательствами, воодушевленно шумят над вздымающейся лазурной гладью Марелюса, но держатся на довольно приличном расстоянии от неё, чтобы не стать обедом какого-нибудь змея.
Тошнотворный запах тёплой крови и рыбьих кишок смешивается с цветочными и цитрусовыми ароматами духов, которые поднимаются от чистокровных фейри. В отличие от нашего разбитого причала, булыжники этой мостовой полируют до тех пор, пока они не начнут сверкать серебром, и поскольку сегодня рынок закрыт, я не понимаю, откуда исходит этот тошнотворный запах.
— Посмотри, какой большой, мама.
Какой-то ребёнок держит в руках огромный кусок белой плоти, который еле помещается в его ладони и блестит, как его побритая голова.
Его мать прикрывает рот рукой.
— Боже благослови принца Данте.
Я тоже закрываю рот рукой, но не в благоговении. В ужасе. Потому что белая плоть покрыта розовой чешуей.
Я делаю шаг назад, позабыв о том, что меня окружают люди, и наступаю кому-то на пальцы. Человек что-то бормочет
