Спасибо за письмо, дорогой Иван Павлович!
Явились ко мне финны и упросили написать о них заметку для европейских газет, — написал и прилагаю ее. Здесь она пойдет в «Corriere della Sera» — Вы ничего не имеете против?
А Вас прошу — пошлите в Англию, Райту, м. б., он пристроит куда-нибудь?
Не люблю я и не умею писать такие вещи — всегда чувствуешь, что это самая бесполезная и глупая литература. Написал лишь потому, чтобы иметь предлог написать другое письмо — к финнам — и в нем хорошенько обругать их за отношение к русской революции, к ее людям и делам.
Жду денег. Газеты и журналы уже выписал через «Знание», а Вы мне пришлите рисунки Рагхама, в красках.
Луначарский все более и более нравится мне — удивительная умница!
Вчера обедал у Ферри — бог мой! За столом — аргентинский президент со своей супругой, на столе блеск и роскошь, и вообще и всюду — блеск! И равнодушие ко всему на свете, кроме своей великолепной персоны, равнодушие истого европейца, человека, которому все известно, все несколько надоело и — неинтересно, если не приятно его стомаху.
Скучно с этими людьми, и хочется удрать на Капри.
О Кастелли и здесь говорят, что это хороший делец, я, собственно говоря, ничего не имею против его и даже буду в гостях. Я сказал ему, чтоб он выпускал отдельное издание «Матери» скорее, ввиду ряда статей об этой книге в здешних газетах, — а то здесь сильно покупают французское издание.
Некие газетные и журнальные люди спрашивали, нет ли у меня чего-либо написанного, — направил к Вам.
Вести из России — одна другой хуже, но есть и хорошие, как, например, о распространении социализма в Поволжье и о религиозном отношении к нему, — т. е. об отношении как к религиозной доктрине.
Много интересного пишут из Иваново-Вознесенска и Москвы о рабочих кружках самообразования, — кружки разрастаются, чтения ставятся очень широко и серьезно. Кое-где в такие кружки залезают студенты-кадеты, но — ненадолго.
В Куоккале арестованы супруги Сосновские — Вы не думаете, что это Ильич? Очень боюсь, что он!
Жму руку и желаю всего доброго!
Для английской печати начало статьи — об Италии — надо выкинуть.
Знаете, что старик Чайковский — арестован?
Всего доброго.
А. Пеш[ков]
427
К. П. ПЯТНИЦКОМУ
6 или 7 [19 или 20] декабря 1907, Рим.
№ 3-й.
Вчера получил здесь два пакета книг, изданных «Шиповником», — жаль, нет Гойя и Октава Марбо.
«Хорошенькая» — очень плохая вещь, слабее всего, что написал Найденов.
А Леонид издал «Жизнь человека» в «Шиповнике»? Так. А что, у Вас еще не атрофировалась способность возмущаться людьми?
Ив[ан] Пав[лович] сообщил мне, что Леонид все время пьет, — неужели? Видите Вы его? Не посоветуете ли специальную лечебницу для алкоголиков? Право же — это ужасно; меня не так пугает сама болезнь его, как возможность какой-либо ужасной истории на этой почве. Я читал, что его однажды били, и не могу не думать, что это может быть трижды и десять раз и что когда-нибудь его изувечат. Неужели, в минуты трезвые, его нельзя заразить этим страхом?
А Вы мне все еще — ни строки!
Буду надоедать Вам просьбами:
Во-первых: пошлите к празднику Максиму изданную Девриеном книгу художника Борисова «Среди самоедов».
Во-вторых — мне брюсовские переводы Метерлинка и Верлена.
Как хотелось бы получить от Вас письмо. Я тут хожу в гости. Вчера обедал у Ферри с президентом Аргентины — знай наших!
Президент — мужик умный и, должно быть, невыносимо богат, а Ферри — парень зажиточный. И — всё.
Здешние люди не весьма любезны, — из одного концерта я ушел, гонимый их вниманием.
Облазил все музеи, был в частных галереях, видел кучу интересного, — голова моя подобна лавке антиквария.
Знаю, что на Капри лежат четыре пакета книг, благодарю Вас!
Здесь чувствуешь себя ужасным невеждой.
Живем мы с Боткиными, они Вам кланяются, хороший народ! Вечера проводим вместе, гуляем тоже.
Вы получили «Голод» Леонида? Иван Павл[ович] уже получил, и на-днях я буду читать эту вещь. Ладыж[ников] пишет: «Хуже «Жизни человека» и нецензурно».
Крепко жму руку.
Собираюсь в сочельник на папскую службу — интересно!
В церкви св. Терезы оная святая изображена в мраморе Бернини и изображена в момент ее вознесения ко Христу — жениху. Нужно видеть, что это такое! С изумительной реальностью передан истеро-эротический припадок — некрасиво, но — сильно и неприлично! Прекрасно поставленная статуя на глазах всех верующих корчится в вожделении, кое церковь считает греховным…
Вообще — интересно здесь изумительно!
А Вы — там, в городе без солнца и воздуха. Хотя здесь солнце тоже, очевидно, бывает раз в месяц.
Жму руку.
А.
428
В. В. ВЕРЕСАЕВУ
13 [26] декабря 1907, Рим.
Дорогой Викентий Викентьевич!
Елена известила меня, что Вы согласились редактировать литературную часть сборника — искренно рад! — спешу сообщить Вам о полной моей готовности помочь делу всем, чем могу.
Мой рассказ Вы получите к сроку, который будет указан Вами.
Вероятно, я пришлю еще маленький рассказ Даниловского «Поезд», еще не переведенный на русский язык, и рассказ Жеромского. Эти вещи переведет польский публицист с.-д. Бржозовский, живущий здесь, во Флоренции, редактировать переводы будет Луначарский.
Не следует ли просить Лунач[арского] об участии в сборнике? И не предложить ли того же Бржозовскому — это очень талантливый, очень знающий человек, он мог бы дать статью о новой польской литературе, которую мы знаем так плохо. Сообщите Ваше мнение по сему поводу.
Затем: я уверен, что в смысле материального успеха будет всего лучше, если сборник издаст «Знание», — если Вы с этим согласны—сообщите Ваш ответ, дабы я мог вступить в переговоры с Кон[стантином] Петровичем]. Впрочем — м. б., Вы возьмете это на себя? Так будет удобнее — сохранится время.
Для меня лично было бы очень важно не выходить даже и в этом случае из «Знания», но повторяю, что, на мой взгляд, это издательство может дать наибольшую прибыль, так что мой интерес сливается с общим, — я думаю.
Считаю нужным прибавить еще следующее: если будет решено издаваться у «Шиповника» — я отказываюсь от участия в сборнике, — после романа Сологуба «Творимая легенда» не считаю это издательство приличным.
Было бы хорошо пригласить из поэтов С. Городецкого— он, надеюсь, не с.-р.? — Тарасова и Рославлева — если Вы ничего не имеете против,
Из беллетристов — Ковальского, — этот, вероятно, согласится. А вообще я не знаю, кого можно приглашать, кого нельзя, — мне все люди кажутся сбитыми с толка, раздраженными и —
