кооператив.
— Много лет назад мы уже пробовали создать колхоз, ничего из этого не вышло, — грустно говорили старики, — видать, и сейчас это пустая затея.
— А все-таки объединение — дело стоящее, — возражали ему некоторые, впрочем, далеко не все.
Когда Дамбий подхватил свой войлок, чтобы отнести его к юрте, Цамба поднял на него завистливый взгляд и тут заметил необычную метку, вышитую Цэвэл. Метка получилась в виде буквы «М».
— Странная метка! — воскликнул Цамба. — Чье же это имя в вашей семье начинается с этой буквы? — Дамбий вопросительно посмотрел на дочь.
— В чем дело, Цэвэл?
— Я хотела, чтобы получилось «моя метка», — испуганно пролепетала девушка. Нельзя ей было отказать в находчивости, но и отца провести тоже нелегко.
— Может быть — Магная? — сердито брякнул при всех Дамбий. — Ну, не знаю, это я так, — спохватился он, заметив, как налились слезами темно-карие с красивым разрезом глаза дочери.
Вечером к Дамбию заглянул старый Сонго. Так, без всякого дела, просто, чтобы еще раз посетовать на Лувсанпэрэнлэя, которого принесла нелегкая не ко времени. Он знает такие проклятья, от которых все идет через пень-колоду. По словам старика, в шерсти, из которой не получился войлок, неведомо каким путем оказались свалявшиеся клочья со шкуры их старого рыжего пса.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СХВАТКИ
Единственное дневное светило, солнышко наше, прежде чем опуститься за горы Шаргын-Гоби, бросает последние косые лучи на посевы пшеницы по берегам реки Намалзах-Гол. Сейчас здесь тихо, даже вода, которая поступает с реки на поля по узким канавкам, темная, с примесью ила, бежит совершенно бесшумно.
Порывы ветра на полях раскачивают торчащие тут и там пугала. Здесь они играют роль не только устрашителей птиц и стражей зерна, но и показывают, на какие мелкие наделы разделено поле — на каждом клочке свое пугало.
Река Намалзах-Гол — красавица отнюдь не полноводная, но по здешним меркам она — гигант. Поэтому люди и выбрали ее берега под посевы, лучших мест в этом краю не найти. Осваивать землю трудно, здесь она неподатливая, и участки получились крошечные, каждый, как говорится, чуть больше одеяла. Если посмотреть на них с перевала хребта Хара-Азрага, то есть Черного жеребца, поле напоминает коврик в пестрых, неодинакового размера заплатках. На поле, помимо пугал, есть маленький ток для обмолота зерна, да еще несколько плохоньких шалашей и небольших палаток. В страдную пору от этих жилищ исходят синеватые дымки — это курится конский навоз. Дым отгоняет комаров и мошкару.
Отсюда вниз по реке лежит Халиун-Ам — Выдровая падь, а за ней — просторные полупустынные степи Шаргын-Гоби. Но земледельцам такие просторы ни к чему — освоить их, разумеется, они не в силах. Аратов вполне устраивают небольшие участки. Всех земледельцев-то человек десять, а все их поле — не более двенадцати гектаров.
Пора жатвы. Хозяева один за другим, кто на подводе, а кто и пеший, с котомкой за спиной, тянутся на поле. Среди них чавганца Лундэг. Нет, жать она не может, куда ей. Зато она собирает упавшие колосья — отходы велики: жнецы как ни стараются сжать все под корешок, инвентарь у них примитивный — многое оставляет, тут уж не теряйся. Вот старухи да дети и не теряются.
Жарким августовским утром старая Лундэг прибрела на поле с кучей мешочков. Дорога нелегко далась старухе: по лицу ее градом катится пот, а рука, сжимающая посох, дрожит мелкой дрожью.
Но как бы там ни было, а Лундэг первая появляется на жнивье. Всех жнецов она подразделяет на две категории: одни — жадные и старательные, другие — ленивые и нерадивые. Первых она не любит. Еще бы! После них и зернышком не поживиться! А уж Дамбия да Пила старуха просто терпеть не может: оба подберут у себя все, до последнего колоска. Но нынче на участке Пила Лундэг обнаружила множество мышиных нор. Вот кто ее выручит — мыши-полевки. Наверняка эти шустрые зверьки запасли себе зерна. Пил нынче что-то сплоховал — оставил норы нетронутыми. Как только старик уберется восвояси, Лундэг выгребет из нор все зерно. Впрочем, Пил об этом знает. Заметив мышь, он всякий раз провожает ее словами: «Твои припасы, голубушка, старушка Лундэг съест зимой, а тебе придется класть зубы на полку, поняла?» Старухе и в голову не приходит, что Пил нарочно не трогает нор, чтобы не лишить ее маленькой радости.
Перед началом жатвы люди носят на поля воду, тщательно смачивают остья, чтобы не обламывались колосья. Но есть и приверженцы сухого сбора зерна, которые просто срезают одни колосья, оставляя высокий стебель нетронутым…
В августе река-благодетельница сильно пересыхает, и тут уж каждый хлебороб старается сам за себя — запастись водой, забежать вперед других.
В этом году влаги особенно мало. Надо подолгу дожидаться, пока на дне реки скопится воды столько, чтобы можно было чем-нибудь зачерпнуть.
Цамба поднялся чуть свет. «Надо по воду съездить, покуда все спят», — решил он.
«Если сегодня не натаскать воды, завтра будет поздно, не доберу нескольких котлов зерна», — думает Дамбий, вскакивая чуть свет.
«Надо бы водой запастись», — еще с прошлого вечера не выходит из головы старого Пила.
Два батрака Цамбы запрягали быков, чтобы ехать к реке, когда из шалаша выскочил Дамбий и тоже принялся запрягать.
— Куда это вы собрались, уважаемый сосед? — с нескрываемой неприязнью поинтересовался Цамба, вертя в руках лопату и, словно невзначай, преграждая дорогу упряжке соперника.
— Как куда? По воду! — невозмутимо отвечает Дамбий.
— Мы раньше вашего на ногах, и наша очередь первая.
— Меня тоже никто не лишал права воду черпать! — не сдается Дамбий. — Тебе, Цамба, верно, во сне снится, что ты всюду и везде должен быть первым.
— Да я, если хочешь знать, сегодня и спать-то не ложился. — Цамба словно невзначай поднял лопату. В то же мгновение Дамбий прыгнул к Цамбе и выхватил его оружие.
— Перестань, Дамбий! Дай сюда!
— Ты сам перестань!
— Ну и брехливый же ты пес!
— От небрехливого ишака слышу.
Так началось в этот раз ежегодное, ставшее традиционным «соревнование» двух соседей. А точнее сражение за воду. Один стремился опередить другого, каждый думал только о себе. Так уж повелось с незапамятных времен. Безмолвный свидетель этих битв — огромный валун, который возвышается среди поля. О нем даже легенда сложена.
Когда-то занимались здесь хлебопашеством три человека, три равных по силе богатыря. Всякий раз их битва за воду не давала никому перевеса. И тогда один из них, разозлившись, принес с гор огромный валун и бросил его в реку, чтобы преградить воде доступ на поля. Валун наполовину засосало илистое дно, и не было никакой возможности сдвинуть камень с места.
Легенда легендой, но
