до пары сантиметров. Ей некуда деться, позади стена, я выше и сильнее, а ещё не соображаю, что творю, и это явно играет не в её пользу.
Приоткрытые губы манят к ним прикоснуться. И эти очки… Я уже представляю, как она смотрит на меня снизу вверх, и моя сперма окропляет её лицо и круглые стёкла. В позвоночнике начинает зудеть. Слишком сильно это накрывает меня. Я уже почти срываюсь.
Меня останавливают маленькие ладошки, упирающиеся мне в живот и хриплый, с придыханием голос:
— Артём. Не делай этого, пожалуйста.
— Чего не делать?
— Отодвинься от меня. — Смотрит в район моей груди.
— Не хочу.
— Лучше скажи, согласен ли ты на моё предложение.
— У меня есть выбор?
— Конечно.
Последнее слово звучит как-то совсем неуверенно.
Может, я больной извращенец, но в данный момент просто упиваюсь её беззащитностью.
— Скажи мне это в глаза.
Напрасно я недооцениваю Киру.
Она лишь какое-то время сомневается.
Потом снимает очки и поднимает взгляд.
Мне становится дурно. Это какой-то плохой сон. Чувствую, как отнимаются руки, и ничего не могу с этим поделать.
Стерва проводит по губам языком, а я ощущаю острую потребность заграбастать его себе в рот.
Делаю над собой последнее усилие.
— Будь няней для моего сына. — Уверенно так. Убивая остатки мужика во мне.
— Замолчи.
— Это выгодно для нас обоих.
— Закрой рот.
— Всего две недели, и у тебя будут возможности…
Сука.
Если меня спросят через два часа, каким был этот поцелуй, я не вспомню. Даже под дулом пистолета.
В каком-то дурмане всё прошло, под наркотой как будто.
Наверняка запомню только вкус помады, остальное просто мимо.
Не знаю, сколько это длилось времени, что я делал руками, что ладони теперь горят…
Почему у меня губы — словно по ним наждачкой прошли, а сердце стучит, как бешеное.
Про стояк я вообще молчу. Им гвозди забивать можно.
Стерва.
Загипнотизировала, не иначе.
Я не запомню это поцелуй.
Потому что его на самом деле не было.
Он происходил только в моей голове.
Я как последний имбицил: стоял и пялился на неё, дыша, как астматик. Представлял себе, что могу делать с этой женщиной, но так и не притронулся к ней.
Потому что нельзя. Я сам так решил.
Из этого разговора я ничего не выиграл.
Она снова обставила меня. Даже не напрягаясь.
Вся моя прыть и уверенность «плакали» над этими круглыми очками.
А я…
Вышел из кабинета нянькой годовалого младенца с испытательным сроком.
Заебись просто.
Артём — победитель по жизни.
Глава 5
— В холодильнике молоко. Кашу варить умеешь? — Стерва носится из угла в угол, закидывая в сумку какие-то вещи, по пути раздавая указания.
— Умею.
У меня уже рябит в глазах.
Мне дурно от её запаха и ярко-жёлтого, мелькающего перед лицом пиджака. Только она может так одеваться: спокойные цвета? Не… не слышала. У неё свой стиль — «вырви глаз».
Ходит по квартире прямо в туфлях, доводя до нервного тика меня и соседей снизу.
— Иди уже. Без тебя разберёмся. — Без энтузиазма бросаю я.
Аверина останавливается на мгновение и хмурит брови. Потом снова начинает движение.
— Если что, можешь писать мне. На звонок могу не ответить, с девяти до одиннадцати буду на совещании.
Важная пизда.
Уже начинаю привыкать к её идиотской мании величия, но я буду не я, если спущу ей это с рук.
— Жопу не отсиди там. Плоская будет.
Ну вот…
Шипит и пар пускает. Прям, как я люблю. Всё в духе Авериной.
— Не выражайся при ребёнке.
Илюхин сидит у меня на руках и точит сушку. Ему вообще до лампочки на нашу перепалку.
— Ну всё. Я побежала.
Наконец-то.
Кира чмокает сына в щёку и всё-таки уходит на работу.
Для безразличной «кукушки» слишком много суеты. Хотя, может она просто передо мной выёживается. Не знаю.
Оставшись с пацаном наедине, я решаю, что пора выходить на новый уровень.
Сегодня мы идём на прогулку.
Согласен. Для «второго свидания» я немного тороплю события… Но просто, сука, невыносимо целый день сидеть в квартире, и эти беспонтовые мультики будут сниться мне в кошмарах ещё несколько лет…
Короче, нарядив малого в «пацанский прикид» (хорошо, что в его шкафу такой имеется), я вывожу его во двор: верхом на детском велике.
Для начала мы с малым оглядываемся.
Но долго ждать не приходится.
Как я и предполагал, на площадке, по прогнозу — «всемирный потоп».
Мамки со всей округи при виде «молодого папаши» потекли, как горные речки.
Ох, Янок…
Видела бы ты этих тигриц на охоте…
Независимо от возраста, они все пожирают нас с Илюхой плотоядным взглядом.
Двор у Стервы большой. Время как раз прогулочное — пока жара не спалила всё живое, мамани отдыхают в тенёчке, наблюдая за копошащимися, как червяки, детьми в песочнице. Кое-кто раскачивает качели или ловит своё чадо с горки.
Идиллия, блять…
Я уже проходил всё это с Аринкой, только тогда качели были скрипучие, горки травмоопасные и я — пиздюк с расширенными обязанностями.
— А вы из какого подъезда? — Спрашивают губы-лепёхи, от вида которых деградируют все мужские инстинкты. — Давно здесь живёте?
— Я тут не живу. — Отвечаю, поглядывая, как малой накладывает лопаткой песок в пластмассовое ведро.
Рядом с ним девочка, такая же активная, как моя собеседница — пытается обратить на себя внимание пацана, выкладывая песок из злосчастного ведра обратно в песочницу.
Крепись, Илюха. Мы и не таких обламывали.
— Да вы что! — Не унимается «хлебобулочная». — В гости приехали?
— Нет. — Поворачиваюсь и смотрю прямо в её искусственные глаза под щёткой сделанных ресниц. — Пацан местный. А я его няня.
У бабы пропадает дар речи.
Мне кажется, я даже слышу, как скрипят шестерёнки в тупой голове, так громко она думает.
— В каком смысле — няня?
— В самом прямом. — Навожу её на верный ход мыслей. — Работаю. За деньги.
Пока чудо-мамка пытается переварить информацию, её наглая дочура получает от малого по башке лопаткой. Она начинает громко голосить на всю округу, на что Илюха ещё раз прикладывает ей по темечку.
Ну, мой пацан. Горжусь прям.
Извини, подруга. Сама напросилась.
Соседка моя по лавочке срывается успокаивать «истеричную», причитая при этом, как припадочная, без остановки:
— Бэллочка, моё солнышко! Моя принцесса! Боже мой, это не ребёнок, а чудовище! Уберите его от моей девочки немедленно! Нельзя таких зверей выпускать на улицу!
Бэллочка бьется в припадке. Сука, кто эти имена придумывает?
Илюха, естественно, не вкуривает, что такого трагического произошло.
Вот зря она это
