свой товар.
— А кто в той «девятке»?
— Принц и два его придурка. Хотя, если по совести, они все трое — полные придурки.
— Нет, я про ту, про первую, которая увезла нашего курьера.
— А… — Косолапых понимающе кивнул. — Этого я не знаю.
— А кто знает?
— Никто этого не знает, — с грустью признал Саша.
— А номер машины?
— Знаете что, — неожиданно вспылил подчиненный, — ваши вопросы просто переходят всяческие приличия!
— Можно подумать, я тебя спрашиваю о размере твоего… гм… — Шеф тоже неожиданно усмехнулся. Собственная шутка пришлась ему по душе.
Однако на Сашу она не подействовала.
— Об этом могу сказать. Пожалуйста! А вот про номера машины — увольте.
— Если бы от размера твоего… гм… зависел исход дела, я бы его наизусть выучил. А так держи эту информацию при себе. Очень мне интересно, сколько лишних сантиметров у тебя в штанах.
— Это почему лишних?! — Саша аж до потолка подпрыгнул от возмущения.
— А на кой ляд они тебе нужны, если ты все время при деле. Ты же трудоголик, — хохотнул жестокий начальник.
— Ну и пожалуйста. — Саша надулся и отвернулся к окну.
* * *
Генерал ФСБ имел немужественную фамилию Авоськин, которой он с малолетства стеснялся, но был обречен носить ее до гробовой доски, поскольку, во-первых, по всем документам КГБ и ФСБ проходил именно под этой дрянной фамилией, а во-вторых, имел несчастие жениться на Кате Козловой и таким образом упустил единственный шанс изменить постылое наследие рода. Ведь, как правильно рассудил в загсе в то золотое время еще старший лейтенант, если уж выбирать между Авоськиным и Козловым, то первое, пожалуй, все-таки лучше. Авоськин сидел в своем сумрачном кабинете и с молчаливой суровостью слушал доклад подполковника Стрельникова, который стоял перед ним навытяжку, держа в руках новехонькую папку из черного кожзаменителя. Авоськину нравилось издеваться над Стрельниковым, заставляя его стоять по стойке «смирно» в своем кабинете. Авоськин не признавался себе, но в душе он завидовал Стрельникову, потому что у этого противного выскочки было много влиятельных покровителей и потому что он не краснел как рак, когда кто-то произносил вслух его фамилию.
Сейчас Стрельников сделал умное лицо — это ему всегда особенно удавалось, потому что он не был дураком.
— В общем, что тут говорить, дело осложнилось, — Стрельников захлопнул папку, — слишком много народу намешано. Я еще могу понять участие некоего Принца и его гоп-компании в этом деле — придурки всегда лезут туда, куда их не просят. Тем и живут. Но каким образом в эту кашу попали совсем молоденькие девчонки?
— Преступность сейчас молодеет. — Авоськин поскреб пальцем подбородок и добавил, чтобы придать загадочную значимость первой части предложения: — И меняет пол…
Стрельников удивленно вскинул брови, но ничего не сказал.
Авоськину понравилась реакция подчиненного. Он где-то слышал, что начальство, иногда позволяющее себе сбиваться на философские темы, обычно уважают. Он решил немного углубить свои рассуждения:
— Знаешь, — он откинулся на спинку кресла и совсем по-вольтеровски, вальяжно возложил левую руку на подлокотник, — вообще, нынче сложно вести статистику по половому признаку. Ну куда вписать террористическую группировку, члены которой называют себя «Барбара». Они ж там все гомики. А выйди на улицу, что сейчас за мода? У них же вообще пола нет. Пол у них не виден, он лишь мерцает, — последнюю фразу Авоськин тоже где-то слышал, она показалась ему забавной, а потому он решил повторить ее в своем кабинете.
— В общем, Иван Петрович, дело дрянь, — без всяких речевых оборотов объявил Стрельников, — нужно подключать нашего агента.
— И кого вы предполагаете? — Генерал остался несколько разочарован окончанием интересной беседы. Ему понравилось философствовать.
— 0014. Он самый лучший из тех, кто доступен, — отчеканил Стрельников и вдруг перешел на смущенный шепот: — Но тут такая деликатная ситуация… Он же сейчас проходит переподготовку по рукопашному бою.
— Ничего себе самый лучший. Он что, драться не умеет?
— Что вы! У него черный пояс по карате, два года назад он прошел спецподготовку в школе ниндзя и победил своего учителя по окончании обучения. Он владеет приемами секты профессиональных убийц при индийском храме богини Кали, и вообще, он мастер спорта международного класса по кикбоксингу, так что…
— И в чем суть? — нетерпеливо перебил его Авоськин.
— Четыре года мы с трудом обучали наших агентов игре в большой теннис. А нынче все на курсах дзюдо, вы же понимаете…
— Понимаю, — рявкнул начальник, — понимаю, что у вас тут полная хреновина! Что это за агент, который не знает приемы столь простой борьбы, как дзюдо?!
— Да она же не актуальна… — осторожно ответил Стрельников и покосился на кактус, который стоял на окне.
— Ладно, вводите в дело этого вашего агента, — недовольно буркнул Авоськин.
— Значит, можно отзывать с курсов? — уже громче спросил Стрельников, в упор глядя на кактус.
— Да отзывайте, потом закончит курсы, велико ли дело… Я все-таки не понял, отчего такое количество народу набросилось на малоизвестный товар? Это же даже не наркотики.
— Так ведь дураки! — Стрельников развел руками, явно обращаясь к кактусу, при детальном рассмотрении которого можно было узреть небольшой микрофон меж густых иголок. — Прознали, что у курьера что-то важное и дорогое, вот и кинулись, как мухи на кое-что. Одно слово — дураки. Теперь снимай человека с этого… с дзюдо…
— Н-да, — произнес Авоськин, — как много в нашей жизни зависит от дураков…
* * *
Джеф жадно глотал горячий чай из пластикового стаканчика. Руки у него тряслись. Да что там руки, он трясся всем телом, благо одежда на нем была объемная, скрывала лихорадку и немужественные мурашки. Стыдно сказать — на улице лето, а такому крутому парню, как Джеф, которому, по мнению миллионов фанатов, вообще «все по барабану», вдруг холодно. Репера перекосило от брезгливости к собственному тщедушному организму. Он должен быть сильным! Ну и пусть его уже два часа кряду поливают холодной водой из брандспойта. Он сам выбрал этот нелегкий путь к славе. Да, режиссер параноик! Да, он считает, что мокрый Джеф куда интереснее зрителям, нежели сухой — нужно терпеть, нужно было закаляться по утрам.
«Я крутой! Я крутой! Я крутой, как вареное яйцо. — Зубы Джефа выбивали паскудную дрожь. Он покосился на маленькое треснутое зеркало на стене артистического вагончика, узрел собственную посиневшую физиономию и проскулил: — Господи, кого я пытаюсь обмануть…»
— Джеф, на площадку! — донеслось снаружи.
— О нет… — он лишь слабо дернулся.
— Джеф, — в дверь вагончика просунулась голова продюсера Бори, — ты готов?
— У-гу. — Сейчас хрип вышел весьма натуральным. Просто потому, что теперь Джеф не притворялся грубо хрипящим, он по-другому уже
