завершились с елико возможной быстротой. Этот финал настолько поднял его дух, что он запел и продолжал бы петь до конца поездки, если бы кондуктор довольно резким тоном не попросил его уняться. И Ланселот был вынужден удовлетворяться безмолвным пением, пока омнибус не остановился у Гайд-Парк-Корнера.
Городская резиденция графа Биддлкомба находилась на Беркли-сквер. Ланселот позвонил, и дверь открыл внушительный дворецкий.
— Никаких лотошников, газетчиков или разносчиков брошюр, — сказал дворецкий.
— Я желаю видеть графа Биддлкомба.
— Его сиятельство вас ждет?
— Да, — ответил Ланселот, не сомневаясь, что Анджела за утренним поджаренным хлебом с мармеладом предупредила отца о его возможном визите.
Из открытой двери в левой стороне длинного вестибюля донесся голос:
— Фотерингей!
— Ваше сиятельство?
— Это он?
— Да, ваше сиятельство.
— Так тащите его сюда, Фотерингей.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Ланселот очутился в небольшой уютно обставленной комнате перед величавым старцем с патрицианским носом и маленькими бачками. Выглядел старец, как нечто вылупившееся из яйца давным-давно.
— Добрднь, — изрек старец.
— Добрый день, лорд Биддлкомб, — сказал Ланселот.
— Так вот, о брюках.
— Прошу прощения?
— Эти брюки, — ответил его собеседник, вытягивая стройную ногу. — Они хорошо сидят? Не мешковаты у лодыжек? Не подорвут ли они мой светский престиж, если меня увидят в них в Гайд-Парке?
Ланселот был очарован такой приветливостью. Он сразу ощутил себя членом семьи.
— Вы правда хотите знать мое мнение?
— Да. Я хочу знать ваше откровенное мнение как богобоязненного человека и партнера в портновской фирме в Уэст-Энде.
— Но я не…
— Не богобоязненный человек?
— Не партнер портновской фирмы в Уэст-Энде.
— Бросьте, — раздраженно сказал его сиятельство. — Вы же представитель «Гассета и Мейнпрайса», Корк-стрит!
— Нет.
— Так кто вы, черт побери?
— Моя фамилия Муллинер.
Лорд Биддлкомб яростно позвонил.
— Фотерингей!
— Ваше сиятельство?
— Вы сказали мне, что это — тот, кого я ждал от «Гассета и Мейнпрайса».
— Он дал мне это ясно понять, ваше сиятельство.
— Так он не тот. Его фамилия Муллинер. И в этом соль, Фотерингей. В этом суть и подоплека всего дела: какого дьявола ему нужно?
— Не могу сказать, ваше сиятельство.
— Я явился сюда, лорд Биддлкомб, — сказал Ланселот, — чтобы попросить вашего согласия на мой незамедлительный брак с вашей дочерью.
— Моей дочерью?
— Вашей дочерью.
— Которой дочерью?
— Анджелой.
— С моей дочерью Анджелой?
— Да.
— Вы хотите жениться на моей дочери Анджеле?
— Да, хочу.
— Э? Ну, в таком случае, — сказал лорд Биддлкомб, — не могу ли я заинтересовать вас хитроумным сочетанием мышеловки и точилки для карандашей?
На мгновение этот вопрос сбил Ланселота с толку. Затем, вспомнив слова Анджелы о состоянии семейных финансов, он сообразил, что к чему, и ничуть не осудил старца с греческой сопелкой за то, что тот пополняет скудный доход, распространяя загадочную штучку, которую в этот миг ему протягивал. Ланселоту было известно, что принятые недавно суровые социалистического толка законы понудили многих членов аристократических семейств обратиться к подобным коммерческим занятиям.
— Буду безмерно счастлив, — сказал он любезно. — Не далее как нынче утром я подумал, что это как раз то, в чем я особенно нуждаюсь.
— Весьма расширяет кругозор. Не игрушка. Фотерингей, запишите заказ на одну Мышеточку.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
— Вас не мучают головные боли, мистер Муллинер?
— Крайне редко.
— В таком случае вам требуется «Кларковский умалитель мозолей». Скажем, большой флакон?
— Безусловно.
— Итого — с годовой подпиской на журнал «Наши малютки» — это составит ровно один фунт три шиллинга шесть пенсов. Благодарю вас. Что-нибудь еще?
— Благодарю вас, нет. А теперь касательно…
— Может быть, булавку для кашне? Галстуки, воротнички, рубашки? Нет? В таком случае до свидания, мистер Муллинер.
— Но…
— Фотерингей, — сказал лорд Биддлкомб, — вышвырните мистера Муллинера вон.
Когда Ланселот кое-как поднялся на ноги с жесткого тротуара Беркли-сквер, он почувствовал прилив невероятного бешенства, который на мгновение лишил его дара речи. Он стоял, бросая яростные взгляды на дом, откуда его изгнали, и его лицо искажали жуткие гримасы. Он был абсолютно поглощен этим и лишь через минуту-другую обнаружил, что его дергают за рукав.
— Простите, сэр!
Ланселот оглянулся. Возле него стоял дородный гладколицый мужчина в роговых очках.
— Не могли бы вы уделить мне минутку?
Ланселот раздраженно вырвал руку. У него не было ни малейшего желания в такую минуту болтать с незнакомыми людьми. Толстяк что-то бормотал, но смысл его слов не запечатлевался в мозгу Ланселота. Свирепо нахмурясь, он выхватил зонтик из руки незнакомца и, приподнявшись на цыпочки, ловко метнул этот импровизированный снаряд в окно кабинета лорда Биддлкомба. Затем широким шагом он достиг Беркли-стрит. Оглянувшись через плечо перед тем, как завернуть за угол, он увидел, что из дома вышел Фотерингей, дворецкий, и встал перед носителем роговых очков в позе тихой угрозы, закатывая рукава. Его пальцы слегка подергивались.
Ланселот выбросил толстяка из головы. Теперь все его мысли сосредоточились на скором разговоре с Анджелой. Ибо он пришел к выводу, что у него есть лишь один выход: отыскать ее в «Губной помаде», где она, несомненно, проводит время днем, и умолять, чтобы Анджела последовала велению своего сердца и бежала от родителей и богатых женихов, дабы с верным спутником жизни вкушать честную бедность, подслащенную любовью и верлибрами.
Войдя в клуб, он осведомился об Анджеле, и швейцар отправил посыльного позвать ее из бильярдной, где она как рефери судила турнир дебютанток. И вскоре его сердце подпрыгнуло
