class="p">— А чего этот дед тогда плел? — недоумение ребенка непосредственное, искреннее и умилительное до сих пор, хоть радость моя давно возмужала и вымахала такой колокольней, что я его в макушку могу поцеловать, только когда он сидит (и желательно — на полу).
— Не фырчи, сынок. По завещанию мне перепала дача в Карелии и, вы не поверите — квартира на Обводном. Такие дела.
Мои любимые мужчины — товарищи созвучные:
— Невероятный бонус, однако, — хмыкает Влад.
— Фига-се, щедрость, — фырчит Рус.
Ну, как бы да, но не отказываться же? Родня Эсфирь Самуиловны не поймет и жизнь прилично так испортит, пока не примем дар. А раз все равно итог известен, то чего трепыхаться? Кому они, эти гордость и предубеждение? В нашей ситуации дешевле согласиться с мнением агрессивно настроенного большинства совершенно чужих, но очень утомительных в общении людей.
От меня не убудет, наследство это я вполне заслужила, ибо за время, прошедшее после развода, Саша крови мне попил больше, чем в браке, однако. Так что буду считать наследство компенсацией. И вообще — дача и квартира всегда пригодятся, я думаю. Главное, чтобы Влад это нормально воспринял, а то придется срочно продавать и деньги все на благотворительность пустить.
А вот Рус наш от Александра Михайловича за семнадцать лет столько проблем с самооценкой отхватил, что эти средства даже не кажутся мне достаточным извинением. Но ребенка настраивать надо правильно:
— Ну, ты у нас обеспечен теперь серьезнее: два счета в банке, по паре миллионов на каждом и пятнадцать процентов акций отцовского бизнес-центра. Жених завидный, кстати. Не только умница и красавец, но и состоятельный. И это мы еще про квартиру твою не упоминаем.
— А чего ее упоминать? Папа удачно ее сдает, все вроде довольны? Или это вы меня такими намеками изгоняете вон? — Руслан своими логическими построениями до сих пор ставит меня в тупик.
— Глупостей не городи! Пока ты молодой и свободный — живи с нами сколько хочешь.
— А как женюсь — пошел вон? Так себе перспектива, мам. Я тогда и не женюсь никогда.
Пресвятые Просветители, за что мне этот цирк?
— Балбес! Поверь мне — каждая семья должна жить отдельно. Вот, свою создашь, и будете обживаться у тебя.
— А по поводу жениться, Рус, ты бы не бросался громкими обещаниями, — Влад хитро посмотрел на нас и коварно примолк. Как всегда.
Русик ерш и тся и е жится мгновенно:
— Чего это? На кой черт мне ярмо, если меня и здесь неплохо кормят, а?
— Пока у тебя нет той, ради которой будешь убивать мамонтов и таскать их в пещеру, то и ладно.
— Зачем по больному-то, а, пап?
Влад очень показательно изумляется:
— Почему по больному? Я так понял, что все быльем поросло?
Пока Руслан набирал в легкие воздуха для праведного негодования и возмущения, я решила подбросить дровишек в топку, чтобы уже полыхнуло наконец-то, и сын отморозился из состояния «приличный мальчик из интеллигентной семьи» до своего родного:
— Да, вот еще, все как-то к слову не приходилось, да и забыла я вам сказать, что зимой видела Ладу Юрьевну на конференции в Доме молодёжи.
— Как так забыла, мама? — по изумлению Рус сегодня «план выполнил и перевыполнил», похоже.
— Так забыла. Сначала из-за Инны волновалась, потом Саша разбился, и мне стало несколько не до этого.
Ух, как сыночку приплющило! Аж рычит:
— Конечно, неверный алкаш «бывший» для тебя был важнее моей единственной любви.
— Не ори на мать, — тут же влез Влад. — Ты так старательно семь лет пускал нам пыль в глаза, что мы решили уверовать. Ты любишь Ладу? А что ты сделал для того, чтобы хотя бы она была в курсе этого?
Русик потупился:
— Ну, я писал ей пару раз.
— Не «нукай», два сообщения за семь лет, ты серьезно? — ехидное изумление Влада — это что-то. Как и коварные ухмылки.
— А что мне было делать? Я учился, старался не сдохнуть?
О, вскрывается река эмоций, недалеко и до ледохода. Надо бы подтолкнуть, направить:
— Молодец! Цель твоя достигнута и? Какие ваши дальнейшие планы, молодой человек⁈
— Как-то ты лихо завернула, мам? — Руслан ошарашенно глядит то на меня, то на Влада.
И от этого несет уже меня:
— Ну, кто-то в нашей семье должен быть решителен…
— А я что, не котируюсь уже? — муж хлопает глазами точь-в-точь как сын.
И меня таки выворачивает:
— А ты до сих пор мне так и не рискнул поведать «страшные грязные тайны» своего детства. Хотя уже больше пяти лет прошло со времён первого вигвама.
— Марго, милая, прости… — Влад бросается ко мне и утаскивает из-за стола на диван.
Я на такое, конечно, не рассчитывала, однако муж мой — непостижимый обычными мозгами гений. Но я все равно гордо бормочу:
— Это твой выбор и я его принимаю.
— Но решительным меня больше не считаешь? — тихо и грустно спрашивает на ухо супруг.
— А у меня нет оснований? — вредничаю.
Устала ждать. Слишком много секретов. Слишком давно все тянется.
Когда с Русланом зимой откровенно поговорили про родителей, с которыми он рос до нашей встречи, а потом были посланы Лерой нецензурно и выставлены за порог, я подумала, что и Влад понимает, как нам трудно жить с тайнами.
Как тяжело Руслану смириться с мыслью, что он неродной ребенок своим «биологическим родителям». Как ему было трудно выловить сыновей Леры и добыть материала для ДНК-анализа. Как, глядя на отрицательный результат и вытирая злые слезы разочарования и обиды, вновь незаслуженно страдал мой мальчик.
Мне казалось, что вот он, тот момент, когда мы все чувствуем: тайное всегда вылезает наружу и причиняет боль.
Я ждала, что Влад рискнет и все же доверит нам (или мне) свои трудные и неудобные секреты. Подпустит к себе чуть ближе.
Но нет.
На самом деле это горько. И утомительно. Я устала гадать, предполагать, бояться и вздрагивать от каждого намека на нечто чуждое, прибывающее извне в нашу семейную систему.
Но это же мужик! Как это я забыла? Лучшая защита что?
Именно оно:
— Ну, ты, моя снежная девочка, тоже не обо всём рискнула рассказать…
— Да?
— Да, любимая! Например, про Никиту?
О, понеслось. Вопрос из другой оперы, но кого это волнует?
Руслан вскочил и внезапно завопил:
— Мать, это что ещё за хрен? Ты в своем уме?
А я завалилась в апатию.
Тема Никиты острая, режет до крови даже в виде мыслей, да и вечер у нас какой-то уж больно насыщенный эмоциями вышел. Не справляется организм, и Рита впадает в анабиоз. Лягушка спасается, как может от злых принцев, что не желают ее расколдовать, а хотят, похоже, лапок в соусе на ужин.
— Вот, видимо, выжила из него на старости лет…
— Милая, не пугай Руса по пустякам. У него ещё будет повод испугаться в жизни, — как в воду глядел Влад.
— Никита — сын Лидочки, — поясняю я для недогадливого сына. — Твой гипотетический брат.
Рус удивленно таращится на меня:
— И что?
— Твоя мать в ужасе, как и в каких условиях растёт ребёнок, — продолжает Влад, видя, что я тихо отъезжаю в сон у него на плече.
— Но нам-то, что от этого? — с ы ночка чует подвох и уже насторожился.
А я вспоминаю, как неделю назад поехала с Моисеем Вульфовичем на «малую родину» бывшей секретарши и любовницы моего мужа по совместительству.
Да, место дальнее, мутное, гиблое, страшное. Понять, почему Лида была готова любыми способами оттуда свалить — нетрудно. Трудно поверить своим глазам, что можно жить практически в свинарнике, воровать, бухать беспробудно, а собственного племянника считать за уличную собаку: гуляй, где хочешь, ешь, что найдешь, мойся по желанию, спи, где получится. И главное — под ноги не попадайся.
Ужас, боль и ярость внутри клокотали так сильно, что дядя Миша впихнул меня в руки своему водителю и велел ни в коем случае во двор и в дом не пускать.
Спасибо ему. Да.
К этой мысли я пришла не сразу.
Сначала кровавая пелена застилала глаза. Но прооравшись в лесу на обратном пути, а после прорыдав ночь в мужнино плечо, я поняла, что Моисей Вульфович был прав.
Единственные связные слова, что услышал от меня тогда Влад, были:
— Это нельзя так оставить… ужасно… несправедливо. Никто не заслуживает такой жизни. А ребенок? Он не просил о рождении, его появление — выбор взрослых. Почему он должен страдать?
Я металась полночи по кухне, пыталась говорить с Владом, но после первых фраз неизменно сваливалась в истерику.
В итоге он накапал мне успокоительного, добавил таблеток,
