конфессиями, и даже государственное образование по-прежнему отражало протестантские воззрения. С 1830 года быстрое распространение и усовершенствование системы государственного образования шло на запад и на юг от Новой Англии, хотя эта система еще не проникла южнее Огайо. Руководство этим процессом осуществлял глава бюро по делам образования Массачусетса и неутомимый публицист Хорас Манн. Реформа включала в себя учреждение педагогических курсов для обучения учителей, введение стандартного поэтапного учебного плана, превращение различных типов сельских и городских благотворительных школ в единую систему государственных школ и распространение государственного образования на среднюю школу.
Важной целью реформы образования оставалось привитие протестантских моральных ценностей, таких как «порядок, пунктуальность, постоянство и усердие», путем «моральных и религиозных наставлений, даваемых ежедневно», — заявлял главный школьный инспектор Массачусетса в 1857 году. Ценности эти, помимо того что давали когнитивные навыки и знания, также служили нуждам растущей капиталистической экономики. Школы являлись «основным фактором, влияющим на развитие или прирост национальных ресурсов, более действенным в производстве и достижении общего благосостояния страны, чем все остальные факторы, упомянутые в книгах о политической экономии»[28]. Текстильный магнат Эббот Лоуренс говорил своему другу из Виргинии, желавшему повторить промышленную революцию Новой Англии в своем штате: «Вы не сможете заняться развитием своих ресурсов без введения генеральной системы народного образования — вот стержень всех реформ». «Образованный рабочий, — добавлял в 1853 году другой бизнесмен-янки, чьи слова словно перекликались с отзывами британских гостей, — способен преумножить капитал, вовлеченный в бизнес, в отличие от невежественного»[29].
III
Недавние научные исследования поставили под сомнение процитированные выше утверждения о том, что американские рабочие с готовностью и охотой приняли новый промышленный порядок[30]. По-видимому, квалифицированные ремесленники все же сопротивлялись определенным аспектам развития капитализма. Они объединялись в профсоюзы и рабочие партии, которые представляли немалую силу в 1830-е годы, когда противоречия, вызванные капиталистической ломкой локальной «ремесленной экономики», были наиболее остры. Споры о заработной плате и контроле над рабочим процессом приводили к забастовкам и другим формам протеста. Активность рабочих пошла на убыль после 1837 года, когда депрессия, вызвавшая безработицу, вынудила их поумерить пыл. После оздоровления экономики резкий всплеск иммиграции усилил межэтнические и религиозные разногласия в среде рабочего класса. Нативизм, пропаганда трезвости и увеличивающийся антагонизм между Севером и Югом возобладали над экономическими проблемами, которые стояли во главе угла в 1830-е годы. Как бы то ни было, трения на производстве имели место, и порой они проявлялись в таких акциях, как забастовка сапожников в Массачусетсе в 1860 году.
Технические инновации не были главной причиной волнений среди рабочих. Естественно, станки заняли места некоторых ремесленников или обесценили их квалификацию, однако большинство машин той эпохи выполняли простые монотонные действия, ранее осуществлявшиеся низко- или среднеквалифицированными рабочими. Даже когда им на смену пришли более сложные механизмы, ремесленники пополняли ряды других квалифицированных работников: станочников, инструментальщиков, монтажников, инженеров-строителей и механиков — в 1850-е годы их число выросло вдвое[31]. Транспортная и коммуникационная революции создали и новые профессии, некоторые из них весьма почетные и высокооплачиваемые: пароходный лоцман, железнодорожный служащий, телеграфист (численность последних двух категорий в 1850-е годы увеличилась в пять раз). Стремительный рост городов, отодвигавших фронтир все дальше на запад, необычайная мобильность американцев и региональные различия в темпе технологического прогресса означали, что квалифицированные рабочие, вынужденные под натиском новых технологий уйти с предприятий в одной части страны, могли отправиться на запад и найти работу там. Словом, европейцы, противопоставлявшие неприятие рабочими инноваций в своих странах восприимчивости рабочих к переменам в Соединенных Штатах, были не так уж далеки от истины.
Волнения также не провоцировались сокращением доходов. Несмотря на скачки инфляции в середине 1830-х и 1850-х годов и периоды роста безработицы, вызванные спадом производства, долгосрочный график реальной заработной платы шел вверх. Разумеется, жизнь человека коротка, и условный рабочий, пытавшийся свести концы с концами во время спадов, скажем, 1841 и 1857 годов, смотрел на ситуацию не из смягчающего ее драматизм далёка, как историк. Более того, жалованье некоторых мужчин-ремесленников становилось более скудным, когда внедрение новых технологий или механизмов позволяло работодателям нанимать новичков или неумех, зачастую женщин и детей, чтобы те производили отдельные детали в рамках последовательного процесса, ранее целиком находившегося под контролем квалифицированных рабочих. Поэтому неудивительно, что недовольство перерастало в волнения в среде довольно узких специалистов, испытавших на себе тяготы дисквалификации: сапожников, портных, ткачей, краснодеревщиков, печатников.
Нельзя пройти и мимо того, что, несмотря на общий рост реальной заработной платы, работники с нижних этажей иерархической лестницы, особенно женщины, дети и недавние иммигранты, проводили многочасовой рабочий день на потогонном производстве или на душных фабриках за жалкие гроши. Они могли заработать на кусок хлеба только в том случае, если другие члены их семей тоже работали. Однако для некоторых из них те гроши, которые они зарабатывали в качестве прислуги, фабричных рабочих, портовых грузчиков, швей, подсобников или строителей, были лучшей долей по сравнению с полуголодным существованием, которое они влачили в Ирландии. Тем не менее, нищета была широко распространена, особенно в крупных городах со значительной долей иммигрантов. В Нью-Йорке многочисленная беднота была загнана в зловонные «клоповники», что обеспечило городу практически двукратное превосходство над Лондоном по уровню смертности[32].
Хотя беднейшие рабочие Нью-Йорка в 1863 году и устроят самый ужасный бунт во всей американской истории, эти люди никогда не стояли в первых рядах протестующих в предвоенную эпоху. Протест тогда подогревался не столько уровнем зарплаты, сколько самой ее идеей. Наемный труд был своего рода формой зависимости, противоречившей республиканским принципам, на которых стояли Соединенные Штаты. Сутью республиканизма была свобода — драгоценное, но хрупкое неотчуждаемое право, которому постоянно угрожали бессовестные манипуляции властей. Идеолог республиканизма Томас Джефферсон определял сущность свободы как независимость, требующую наличия продуктивной собственности. Человек, чье благополучие зависит от других, не может быть по-настоящему свободным, а зависимые классы не могут служить опорой республиканского правления. Женщины, дети и рабы являются зависимыми, и это выводит их за рамки государства свободных республиканцев. Наемные рабочие также зависимы, вот почему Джефферсон опасался развития промышленного капитализма с его потребностью в наемном труде. Он мечтал об Америке фермеров и ремесленников, владевших собственными средствами производства и экономически самостоятельных.
Однако американская экономика развивалась другим путем. Квалифицированные ремесленники, имевшие собственный инвентарь и продававшие продукты своего труда по «справедливой цене», постепенно оказались перед необходимостью продавать свой труд. Вместо того чтобы работать на себя, они работали на кого-то. Вместо того чтобы получать справедливую оплату за свое искусство, они получали жалованье, которое было обусловлено не действительной ценностью их труда, а требованиями неуклонно
