Книга Слепая зона - Ольга Вечная

— А чего бы вы хотели? — уточняет со снисходительной издевочкой.

Я вспыхиваю от негодования! Уже что-то там себе нафантазировал? Заметил, что мне понравилась его победа? Перья распушил, посмотрите на него. Дергаю плечом.

— Сметы сегодня.

Он цокает языком с явным разочарованием.

Ликую!

— Вот зараза.

— Что вы сказали?! — хмурюсь я.

Все та же белая иномарка равняется с нами, но отчего-то есть стопроцентная увернность, что заразой обозвали именно меня.

Неадекват в бешенстве, требует реванша.

— Элина, опустите стекло, будьте добры.

Слушаюсь.

— Извините. — Смолин наклоняется ко мне насколько возможно, прочищает горло и орет грубо, низко: — Ты, тварь конченая, приезжай вечером на кольцо. Слышь?! Погоняем! Сейчас, блядь, отвали, я на работе!

Лично я бы послушалась.

Вблизи от него и правда пахнет маслом и незнакомой мне туалетной водой, столь же резкой, как тон голоса. Смолин возвращается на место ни секундой позже, чем следовало бы.

Неадекват усмехается, кивает. А потом резко поворачивает руль. Машина виляет вправо, прямо на меня.

Кричу в полном ужасе! Группируюсь в ожидании удара!

Не представляю, каким образом удается избежать аварии. Смолин реагирует не то что мгновенно — кажется, заблаговременно. Мы тоже виляем. Выезжаем на обочину.

Белая машина рвется вперед, Смолин тоже выжимает газ. Ниссан срывается с места, время снова замедляется. Мы с Платоном сливаемся с автомобилем, становимся его частью. Летим.

Гонка длится всего минуту, я успела засечь время. Но, по ощущениям, это очень-очень долго. И довольно страшно. В конце концов Смолин перекрывает путь неадеквату. Выскакивает на улицу. В этот момент понимаю, как много вокруг мужской агрессии и злости, она висит в воздухе. Густая, терпкая, от нее слезы наворачиваются.

Я приоткрываю дверь и делаю глоток кислорода.

Смолин подбегает к белой машине и ударяет ладонями по капоту. Делает рывок к двери.

Я пялюсь во все глаза. Сейчас что... драка будет?

Но второй водитель выходить отказывается. Разворачивается и, шлифанув на месте, стартует в обратную сторону.

Смолин делает несколько шагов, словно пытаясь догнать, потом статуей застывает посередине дороги. Благо началась промзона, и она пустая. Он стоит, смотрит вслед. Длится это секунд десять, каждая из которых отбивается двумя ударами сердца и как-то странно звенит в воздухе.

Слов опять нет. Уже второй раз за полчаса я ощущаю себя немой, хотя раньше такого не наблюдалось. Сказать есть что — меня чуть не угробили. Но отчего-то не сомневаюсь, что я случайно стала частью старой болезненной драмы. Что такое происходит не каждый день. И что сегодня... действительно всё плохо.

Становится неловко, как если бы узнала о человеке нечто интимное.

Не знаю, почему такое ощущение, понятия не имею! Однако прежде сдержанный Смолин так сильно отличается от того парня, которого я вижу сейчас. Его поза транслирует напряжение, животную ярость, а еще… какую-то безнадежность, что ли. Момент кажется сильным, и я отворачиваюсь, давая Платону передышку.

Спустя еще несколько секунд он возвращается за руль и, пристегнувшись, первым нарушает молчание:

— Сметы будут на вашей почте через час.

Глава 8

Егор та-ак мило смущается, что я таю, будто леденец на солнышке. Приятный он мужик, простой и улыбчивый. Забрал меня с работы в пять, прокатил по городу и привез поужинать в действительно красивое место, как и обещал.

Вьющиеся, чуть рыжеватые волосы коротко подстрижены. Пухлые губы. А вот разрез глаз как у Платона, точь-в-точь, хотя с цветом снова мимо — радужки карие. Обожаю генетику, как ловко она тасует внешние признаки. Братья одновременно и похожи, и совершенно разные.

И еще язык. У Егора он не намертво приварен к нёбу. Говорить Смолину-младшему будто не больно, как одному нашему общему знакомому, поэтому за полчаса я узнала, что они с Платоном двоюродные братья по отцу. Родились и живут в этом городе, с детства в гонках. Сначала это был картинг: соревнования, в том числе за границей, победы, кубки, от которых ломились столы. Потом тренировки за рулем настоящих машин на специальных оборудованных площадках, и наконец, в восемнадцать парни получили права. Буря, вспышка, безумие. Следующие восемь лет жизни стали самыми яркими и счастливыми.

Смолины в спорте. В настоящем, крутом, капец каком опасном спорте. И если старший еще способен говорить о чем-то, кроме тачек, ужин с его братом показал: второй на них помешан.

Егор младше Платона всего на три месяца, но в сети они именно так и названы: братья, старший и младший.

Я не смогла решить, стоит ли рассказывать о дневном приключении. Все же Платон выполнил обещание и прислал мне то, о чем просила, и даже больше. Взамен попросил молчать.

— Твой брат сказал, что сегодня плохой день, — произношу осторожно, когда официант, забрав грязные тарелки, приносит душистый травяной чай. Взяв свою чашечку, подношу ее к лицу и вдыхаю аромат сена, от которого душа радуется. — Можешь сказать почему? Если это не секрет.

Егор чуть хмурится, словно я полоснула по личному. Опять. Блин, зыбко, как по песку в пустыне идешь. Что-то особенное сегодня произошло, почти святое.

Помешивая сахар в чае, он произносит:

— Сегодня день рождения дядьки Платона, Фёдора. Но мне он тоже как родной, так что, можно сказать, нашего общего дядьки. Фёдор, отец и отец Платоши вместе начинали когда-то давно. И так уж совпало, что именно в этот день Фёдор погиб на ралли. Он был еще жив и пытался выбраться из груды покореженного железа, когда в него влетела другая машина. Это была страшная авария.

Сердце на миг сжимается так сильно, что чувствую боль. Вспоминаю крики неадеквата на трассе: «Ты труп! Чертов труп, Пла-то-ша!» Становится не по себе.

— Боже. Мне так жаль.

— Ничего, прошло пять лет. Такое, к сожалению, случается, благо редко. Фёдор был лучшим, самым лучшим в мире. Каждый год в его день рождения мы устраиваем вечеринку и проводим заезды. Сегодня посмотришь. — Егор хитро улыбается, вновь становясь беспечным.

— Блин. Не знаю. Удобно будет? Я ведь чужой человек, а у вас столько личного намешано.

— Ожидается толпа, — отмахивается он. — Все, кто знал Фёдора, придут. Не отказывайся, увидишь, как веселятся в регионе двадцать четыре. Ты ведь, небось, дальше МКАДа и не бывала? — говорит таким тоном, словно я невезучая бедняжка. Играет бровями.

Смеюсь. Нравится мне эта местная уверенность, она заряжает. Ну не могут люди так выпендриваться на пустом месте, невозможно это! Значит, есть чем гордиться.