Метелла Нумидийского, великого вождя оптиматов, находившегося тогда в вынужденном изгнании, и поэтому сохранял вес в их кругу, несмотря на трудности с речью.
Они стояли посреди атриума, полного вооруженных людей: их повсеместное присутствие определяло дух этой ночи.
Вошел Гай Марий в сопровождении шестерых солдат. Его пропустили в дом: Метелл-младший показывал тем самым, что располагает достаточным числом людей и полудюжина ветеранов не представляет для него угрозы. Он все рассчитал. Марий явился не для сражения, а для переговоров. Переговоров, обреченных на неудачу, как неоднократно замечал Аврелий Котта. Был ли он прав? Этим сомнениям скоро предстояло разрешиться.
– Давай забудем старые разногласия, Метелл.
Гай Марий имел в виду давнее соперничество с отцом своего собеседника за начальствование в африканской войне. Победителем вышел Марий, к большому разочарованию Метеллов, которые воспринимали эту войну как личное дело, как неотъемлемое достояние своей семьи. Марий не только возглавил римские войска в Африке, но и одержал оглушительную победу, захватив африканского царя Югурту и проведя его в цепях по улицам Рима во время триумфа: зрелище, от которого Метеллы чуть не задохнулись. Эта победа, этот скованный цепями царь, этот триумф должны были принадлежать Квинту Цецилию Метеллу Нумидийскому.
– Если бы я п-п-помнил наши ссоры, консул, я бы т-т-тебя даже одного не впустил, – ответил Метелл-младший с неожиданным холодным спокойствием… быть может, нарочитым?
Марий огляделся по сторонам. В свете факелов были видны десятки вооруженных людей, еще больше солдат угадывались в тени, за пределами дрожащего света.
– Я знаю, что Сатурнин и Главция перестарались, но давай остановимся, прежде чем весь Рим захлебнется кровью…
– Иногда кровь о-о-очищает, – перебил его Метелл и добавил по-гречески, так что Марий не понял ни слова: – Ὅλως εἰ τό τῶν ἡμέτερων ἐχθρῶν αἷμα ἐστίν[7].
Кое-кто из говоривших по-гречески с готовностью захохотал.
Марий привык к тому, что Метеллы высмеивали его плохое знание греческого языка. Они считали его необразованным невеждой, пусть и удачливым в бою. Бывший консул знал, что толки о его удачливости, заменявшей военную сноровку, нелепы: он одержал столько побед над африканцами, кимврами и тевтонами, чтобы ни плебеи, ни сенаторы не смели приписывать его успехи покровительству богини Фортуны. И все-таки ему было неловко, что над ним потешаются из-за его скверного греческого. Необразованность вечно навлекала на него оскорбления и насмешки, и он не умел отмахиваться от них. Зато умел правильно расставлять легионы, идущие в бой. Он пропустил мимо ушей презрительное замечание и перешел к главному предмету с нынешним вождем оптиматов.
– Возвращение твоего отца из ссылки в обмен на договор, который сохранит жизнь трибуну Сатурнину и претору Главции, – предложил Марий.
Смех умолк.
Все молча смотрели на Метелла-младшего.
Квинт Цецилий Метелл-старший, по прозвищу Нумидиец, отправился в изгнание еще до того, как Сенат проголосовал за законы, предложенные Сатурнином. Однако трибун, претор Главция и другие вожди популяров воспользовались отсутствием Метелла, чтобы оставить его без имущества, исключить из Сената и даже лишить римского гражданства.
– Возвращение о-о-отца… – задумчиво повторил Метелл-младший. – Восстановление его в к-к-курии, возвращение с-с-собственности и гражданства со в-в-всеми п-п-правами?
– Со всеми правами, – кивнул Марий, ни секунды не колеблясь.
Снова наступила тишина. Люди, столпившиеся в атриуме, при свете факелов, и в отдалении, там, где сгущались сумерки, напряженно молчали. Тишина в пустынном месте кажется мирной, но в присутствии множества вооруженных, возбужденных людей становится густой, тревожной, тяжелой.
Метелл разразился хохотом, который оборвался через несколько секунд:
– Ты не в том п-п-положении, чтобы о чем-либо договариваться, к-к-консул. Есть утвержденный senatus c-c-consultum ultimum, и тебе придется подчиниться ему. К тому же…
Он не закончил фразу.
– К тому же?.. – спросил Марий, удивленный тем, что его собеседник так легкомысленно отнесся к переговорам. Он надеялся, что прощение отца с возвращением ему имущества, прав и гражданства заинтересует Метелла.
– К тому же ты о-о-опоздал. Главция и Сатурнин будут к-к-азнены, ты к-к-казнишь их с-с-сам, если желаешь сохранить свое п-п-положение, или это с-с-сделают н-н-наши люди. Затем мы, о-о-оптиматы, с-с-станем распоряжаться в Риме, и Сенат одобрит в-в-возвращение моему о-о-отцу гражданства, с-с-собственности и места в курии. Ты не нужен мне н-н-ни для чего. П-п-по правде сказать… – он вытянул шею, чтобы заглянуть через плечо Мария, – Главция, с-с-скорее всего, уже мертв. Не так ли, Луций?
Гай Марий повернулся и увидел вошедшего Луция Корнелия Суллу, чью тунику покрывали кровавые пятна. Некогда Сулла помог Марию заманить в ловушку самого царя Югурту, но теперь стремился выслужиться перед Метеллами и вообще оптиматами. Все это доказывало, что с этой ночи, если не раньше, Сулла сделал ставку на самую косную часть Сената.
– Ты прав, – подтвердил Сулла, бросив на Мария вызывающий взгляд. – Отныне Главция – это уже прошлое.
И он непроизвольно стряхнул кровь с тоги.
– Я догадывался, что ты замешан во всем этом, – презрительно отозвался Марий, – но не думал, что ты сам прикончишь его.
– О нет, ради Юпитера, – живо возразил Сулла. – Я не запятнаю свой кинжал кровью такого ничтожества, как Главция. Просто он дергался, пока мои люди наносили ему удары, и кровь брызгала во все стороны. Жаль, испачкал тогу, но зрелище того стоило.
Марий хотел было возразить, но снова вмешался Метелл:
– А Сатурнин? Клянусь Геркулесом, он х-х-худший из них двоих. Что известно о Сатурнине?
Сулла повернулся к Метеллу:
– Им займется Долабелла.
О Долабелле Марий знал только то, что он обладал невероятным честолюбием. Не годный ни для войны, ни для мира, ни для добра, ни для зла, он умел лишь обхаживать Суллу, чтобы тот отдалился от Мария. Вот почему бывший консул позволил себе посмеяться. Это было необходимо для него. Они издевались над ним, над его скверным греческим, над мнимой неспособностью вести переговоры; но если я уже не вызываю восхищения, думал он, пусть меня хотя бы уважают или боятся. Он позволил себе расхохотаться в ответ.
– Ха-ха-ха-ха-ха! Клянусь Юпитером, Лучшим и Величайшим, теперь смеюсь я, и смеюсь от души! – И пояснил, чтобы растянуть удовольствие: – Да, Сатурнин – тот самый вождь, которого вы ищете и хотите казнить. Но будет суд, и на нем поведают обо всем: о злоупотреблениях и, возможно, преступлениях самого Сатурнина, а также о злоупотреблениях и преступлениях Сената. Вот и посмотрим, что решит народ. Хватит ли у вас людей, чтобы держать в руках Рим, притом что против вас мои ветераны и весь плебс? Сатурнина я запер в курии, и вы не посмеете поджечь дом Сената. Мой лучший военачальник, Серторий, стоит во главе моих лучших ветеранов. Вы уверены, что не хотите вести переговоры?
Метелл посмотрел на Суллу. Его
