Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
могут выбраться сами. Женщин – только с детьми. Только для стариков и старух нет никаких ограничений. Автобус окружен людьми – к нему не подойдешь. Через стекла видно, что заполнены уже все места, но продолжают сажать по каким-то спискам. Другие люди расходятся, чтобы завтра прийти сюда снова.
Я всегда ношу в руке микрофон с ветрозащитой, на которой яркие буквы «Россия». Это сразу позволяет твоему собеседнику сформировать отношение к тебе.
Мы встречаем позитивное отношение? Безусловно да. С готовностью вешать флаги ДНР, рассказами, как нас – Россию – ждали все это время.
Мы встречаем негативное отношение? Тоже да, от человека с разбитой квартирой или погибшими близкими вполне естественно такое ожидать. И в этой среде, у больницы, оно было всяким – и безразличным, и в разной степени негативным, у некоторых выражено очень ярко. И здесь важно понимать одну простую вещь. Первые прорвавшиеся из Мариуполя беженцы рассказывали про «Азов» очень много. Как их разворачивали на блокпостах, как минировали дороги, как в итоге стреляли им вслед. А те, кто поехал из города позже, уже не встречали на своем пути азовцев, которым стало не до того, их начали сильно бить, и ничего не могут про них сказать. Но это не отменяет того, что они творили с беженцами первой волны. Они изнасиловали, избили, унизили не весь город и не у всех отобрали машины. И, соответственно, не все об этом могут рассказать, но те, с кем это случилось, рассказывают много, и ярко, и очень жутко.
В городе начали работать правозащитники именно по фиксации преступлений «Азова». И это нужная и важная работа, от некоторых рассказов и свидетельств стынет в жилах кровь. Социология на войне вещь невозможная, нельзя голосованием выбирать варианты ведения той или иной операции.
Она уже идет, и вашего или моего мнения спрашивать не будут. Преступники – националисты, все происходящее спровоцировали в первую очередь они, уже не говоря о том, что львиная доля бессмысленных разрушений нанесена их оружием. И сейчас артиллеристы их разносят уже на «Азовстали», не стесняясь, – в месте, где они получали зарплату от Ахметова. Колесо каких-то исторических закономерностей совершает свой оборот. Очень важно иметь четко и ясно выстроенную смысловую систему координат и не отступать от нее.
«Пойдем, покажу тебе пленного азовца…» – меня трогает за рукав Эдик.
* * *
Фойе больницы напоминает какую-то темную преисподнюю, через которую мы пробираемся за Эдиком, как на вокзале. К нему постоянно кто-то обращается, и он кому-то отвечает. Толпы людей, каждый со своей задачей, но не объединенные каким-то общим порядком никак. Все стены исписаны: «Мы в больнице возле рынка каждый день в 17:00, комната, дети – Устенко». В городе, как вы понимаете, нет ни связи, ни электричества. «Папа Кулик Александр, стой завтра на видном месте». «Максим, мы в кардиологии – Левины». «Таня, мы уехали. Белосарайка». «Битюгов Герман и Калинины – Володарск – Россия».
Как же быстро мы, как общество, возвращаемся к актуальной наскальной живописи, где не изящный бегущий олень, а разлука и неизвестность, возможно, на годы! В личку сейчас все журналисты получают огромное количество просьб проверить адрес и найти там какого-то человека, связь с которым потеряна с начала марта. Очень многие видят своих близких в наших сюжетах и просят прислать поподробнее, на какой машине был этот человек, кто был с ним… Мы показали девочку, которой военные дали шоколад, ее дядя и тетя ничего не знают о ее родителях. На коленях она сидит у незнакомого мужчины. За рулем незнакомый мужчина. Но на заднем сиденье вторым рядом в глубине салона на наших фотографиях разглядели маму девочки – и успокоились.
Поднимаемся на третий этаж больницы. В коридорах – окровавленные люди в несвежих перевязках. Но все врачи и персонал в белоснежных одноразовых костюмах на молнии. Две девушки в таком белоснежном белом сидят на кровати и режут марлю, складывая ее в повязки. Студентки-медсестры. Из разговора – могли бы уехать, но решили остаться. На вопрос «почему» одна из них задумывается и говорит: ну, во-первых, это опыт, которого больше не будет никогда. А во-вторых, поняла, что должна помогать.
«Эдик!» Через коридор к нашему сопровождающему направляется решительная женщина, в которой угадывается хирург. Навстречу ей пожилой медбрат везет столик на колесиках с разложенным всем хирургическим. Жестом показывает мне – дай курить. Эдик дает пачку. В коридорах курят все, но за отсутствие бахил Эдик извиняется – за себя и за нас. «Когда воду привезешь?» – «Сегодня, сегодня, клянусь!» – «Да я тебе не верю, ты обманщик!» – «Дай я тебя обниму», – лезет к ней обниматься, она его отталкивает, но видно, что грозному врачу приятно, все смеются. Я вытягиваю вперед микрофон, понимая, что сейчас будет хорошее интервью, и врач начинает просто без паузы рассказывать, как они тут живут. Нужна вода, не питьевая, а техническая, много. Больница без воды не может. Нужны лекарства и антибиотики. Бинты и марля, врачи – перечисляет все специальности врачей, которые нужны срочно, и их много. Те врачи, которые есть, спят урывками по полтора-два часа. Ряды Пирогова, все как в учебниках. Основная часть всех операций – ампутации, бесконечные ампутации. Нужны продукты. Нужно все. Я ловлю себя на мысли, что в коридоре светло. Спрашиваю про электричество – у больницы чудом сохранился работающий генератор, мне его потом показали. Обложен мешками с песком и тарахтит у главного входа. Вокруг множество людей, это та самая «привокзальная» площадь. Если сюда прилетит снаряд, погибших будут сотни. Но генератор благодаря мешкам с песком продолжит работать даже в этом случае.
Заходим в палату, где стоят пять кроватей. «А этого почему не унесли?..» – спрашивает Эдик у кого-то сзади нас, но сзади нас уже никого нет. На одной из кроватей пациент недвусмысленно накрыт простыней. Азовец – у окна. «Ну что, слава Украине?» – спрашиваю. Отвечает: «Так точно!» Попал в плен с пулевым ранением, сделали операцию. Представляется с достоинством.
Эдик за спиной следит и, если что, громко поправляет, создавая по звуку уверенный брак. Ты рассказывай, рассказывай давай, не юли!
Тот рассказывает, что пошел служить из-за денег, идеологию не разделял. Опять игра в почтальона – я почту носил. Рядом через койку лежит раненый резервист ДНР и смотрит в потолок. Мобилизовали с работы. Прослужил меньше месяца и был ранен. Я спрашиваю у него: «Ну и как вам в одной палате с этим товарищем, вы же стреляли друг в друга и убивали друг друга?» Задумывается. «Да срать мне
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
