Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
стелы со стрелкой «Аэропорт» в сторону. Автоматически начинаешь считать выстрелы. Раз, два. Пауза. Три и четыре почти сливаются, и сразу пять. Слышно, как снаряд, прямо ощутимо набирая скорость у тебя над головой, с шелестом, как будто за ним развевается кисть целлофановых хвостов от воздушного змея, уходит в сторону города. Через пару секунд его уже не слышно, но он продолжает лететь. Еще пару секунд тишины – и раздается ужасный грохот прилетов, который усиливает городское эхо. Они долетели. Раз, два. Пауза. Три и четыре почти сливаются, и сразу пять. «Азовсталь» сносит огненный вал. Если мне страшно думать о разрушительной мощи того, что сгружают на голову окопавшихся на заводе на расстоянии десяти-пятнадцати километров, то что же чувствуют там они? Но в этой ситуации сочувствия к ним нет. Амбиции и зашоренное куриное мировосприятие, формируемое примитивными нацистскими кричалками (и что из этого причина, а что следствие – я знаю, что этой фразой будут возмущаться), им хочется желаемое выдать за действительное – и в угоду этому приносят в жертву город. Не их город. Гекатомба получается за чужой счет – даже с учетом того, что сами они тоже погибнут, хотя очень даже пытаются и выскочить: жить хочется всем.
Перед тем как садиться в машину, я смотрю на Мариуполь. Черный дым через весь город наклонными струями поднимается с севера на юг, его видно даже на фоне потемневшего вечернего неба. Город горит. На верхних этажах видно зарево пожаров. В сгущающейся темноте это как будто жерло вулкана в стене дома. Оно очень яркое, и огонь живет там своей жизнью, пожирая все, кроме бетона, и медленно, но уверенно делая здания черными с первого до последнего этажа, но это будет видно днем. Красная плазма как будто рождает какую-то новую сущность. Над потемневшим городом, погруженным во мрак и освещенным только всполохами огня, начинает рваться «салют». Разноцветный, много и сразу – над уровнем крыш. Огонь добрался до какого-то пиротехнического склада и продолжает свой безумный безудержный пир.
Это был Мариуполь.
Больница
Утро этого дня – оно имеет свои запахи, и в городе, в котором идут бои, тем более. Свежесть, перемешанная с запахом дыма и горелой пластмассы. Проезжают несколько танков – поднимается пыль, и ударяет струя мощного выхлопа солярки. Запорожское шоссе не меняется. Такое же броуновское движение – одни возвращаются с поисков еды со стороны складов, везя тележки, на которые нагромождены какие-то невероятные по несовместимости вещи. Ящик шампанского, упаковка консервированной фасоли и рулон утеплителя. Крепкий алкоголь разбирают быстрее. Другая толпа – направляются на выход из города. Пешком, многие тоже с тележками из супермаркета. Дети, кошки, собаки, тюки, сумки… Попробуйте провезти груженую тележку по асфальту хотя бы метров сто, не говоря уже о нескольких километрах. Народу на улицах становится с каждым днем все больше. На бензоколонке, где люди ждут автобуса на выезд, стоит толпа, люди, как на перроне в час пик, ждут поезда. Понятно, что такое количество людей не влезет в один автобус и даже в два. Чуть в стороне военные ведром с веревкой из подземной емкости достают бензин тому, кто в нем нуждается – своей очереди ждут несколько машин с людьми.
«Шестерка» с расстрелянными хозяевами пса Марика стоит так же, убитая женщина так же лежит рядом. Сейчас это уже сильно запыленный объект посреди многополосной оживленной дороги. Частный транспорт с белыми лентами, военные грузовики, бронетехника – все огибают этот островок скорби. Полиэстровую ткань, которой она была накрыта, с женщины все время сдувает. Мы останавливаемся, я накрываю ее, придавливая несколькими кирпичами. Кстати, один из украинских пленных, сдавшийся на днях, рассказал, как именно была расстреляна эта машина: с того самого блокпоста, где сейчас проверяют выезжающий и въезжающий в город транспорт. Командовал там азовец с позывным Дед.
Перед улицей Шевченко сворачиваем направо, вдоль сгоревшего «Порт-Сити» и трамвайных путей. Троллейбусные и трамвайные провода висят и валяются лохмотьями, между поваленными столбами дорога вьется змейкой. Девятиэтажные дома по левую руку – сгоревшие. На перекрестке с Троицкой, перед церковью, сворачиваем налево. Огромная куча сгоревшей коммунальной техники – видно, что здесь был сильный бой, все очень сильно покорежено и на скорую руку раздвинуто так, чтобы можно было проехать. Предполагаю, что выезд был перегорожен грузовиками городских служб, чтобы никто ни мог не выехать, ни заехать, пока не приехали танки и не заехали, уже не спрашивая.
Справа начинается комплекс зданий городской больницы, у которого просто толпы людей. На крыше – российский флаг. Надпись на больнице – «Областная». Хотя областная в Донецке, но, когда он был, по логике Украины, оккупирован, областной сделали бывшую городскую. Ощущение, что мы приехали на вокзал. Люди ждут гуманитарку и быстро, по закону джунглей, начинают со всего сквера перед входом быстро стягиваться к крыльцу. По виду нашей колонны они безошибочно угадывают – сейчас будут давать еду. И они не ошибаются. Мы привозим в больницу лекарства, продуктовые наборы. Выстраивается очередь – все очень организованы и записывают номера на руку. Сразу они становятся уже трехзначными. Кто подходит с опозданием, интересуются текущими номерами и, умело оценивая объем нашего грузовика, понимают, что не хватит. «Да и х… с ним…» – краем уха слышу реплику самому себе пожилого мужчины, понявшего, что зря ускорялся в сквере.
* * *
Мы в это время пишем интервью мамы со школьником… Спрашиваю, что у них тут происходит, получаю от школьника ответ: «У нас тут происходит дурдом». Не могу с ним не согласиться. У них нет вообще ничего, кроме того, что на них надето. Пришли они записываться на отъезд – от больницы начинается погрузка каждое утро на автобус в какую-то другую жизнь. Причем, насколько я понял, этот автобус организовывают какие-то стоящие в больнице русские военные своими силами. Нашли автобус, нашли водителя и сажают в него женщин и детей. Мужчин не сажают. «Только бабы и дети, так вашу мать, непонятно, что ли…» – из двери орет бородатый военный с автоматом и осетинским флажком на рукаве. Невольно вспоминаешь вечное из «Титаника»: «Ladies and children first».
Записываем с ним интервью, на которое он неожиданно легко соглашается. С военными это обычно сложно; но при этом вид у него скорее ополченца ДНР, и придется поверить на слово, что российское Министерство обороны. Война довольно быстро сглаживает все предрассудки относительно форменной одежды. Представляется Эдиком, по всем вопросам больницы он главный по военной части. Категорически отказывается сажать в автобус мужей – они
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
