Во второй раз Кана уложился за три с половиной секунды. Ель у дорожки около финишной черты долго колыхалась от ветра, поднятого пронесшимся мимо шестиногим ураганом.
И как ни пыхтел остаток тренировки, но быстрее за всю ночь не получилось.
— Интересно, а волосы не мешают тебе бегать? — задумался Евгений Константинович. — Что, если мы упакуем твое тело в гидрокостюм, чтобы уменьшить сопротивление воздуха? И, конечно же, надо подобрать специальные кроссовки.
На следующий вечер он и впрямь притащил новый черный гидрокостюм и спортивную обувь. Кана переоделся, пробежался. Надо же, действительно легче бежать. Результат стометровки без особых усилий сразу подпрыгнул до двух секунд.
— Отлично, — потер руки Лукин. — Я вижу здесь кучу возможностей для роста. Если будешь тренироваться, сможешь бегать еще быстрее.
— В пятом классе на уроке физкультуры мне то же самое говорили, — ответил, Кана, тяжело дыша. — Ну что, еще пару раз?
— Ага, — согласился Евгений Константинович. — Но сначала еще один эксперимент, с твоего позволения.
Кана стоял к профессору спиной, и боковым глазом заметил, что ученый убрал планшет и потихоньку вытащил из-за спины пистолет. Они стояли под фонарем, света достаточно, чтобы четко увидеть оружие. Евгений Константинович навел пистолет на Кану.
Вот ведь иуда. Кана рванулся в сторону. Грохнул выстрел, другой.
Но поздно. Кана уж и сам не понял, как описал круг вокруг Лукина и очутился за его спиной. Профессор еще целился в то место, где только что стоял Кана, а тот уже ударил предателя кулаком в спину, пнул по руке с пистолетом и добавил по затылку.
Напоследок хотел переломить хелицерами шею, но не успел.
Евгений Константинович от ударов улетел вперед, натолкнулся на скамейку, перевернулся через нее и упал на газон лицом вниз. Пистолет, очки и планшет разбросало в разные стороны.
— Ого, — подивился Кана. — А силенок-то у меня прибавилось!
Профессор не шевелился. Пойти добить, что ли, агрессора? Вытащить кишки из брюха и развесить на заборе?
Кана подошел к Лукину. Наклонился, потряс за плечо. Евгений Константинович застонал. А вот не надо исподтишка пытаться мозги вышибить.
— Вы как там, профессор? Живы еще?
Лукин перевернулся на спину. Сел на траве, помятый, грязный и взъерошенный. Поморщился, потер затылок и шею.
— Ты чего, с дуба рухнул? Опять голову откусить собрался?
— А вы чего пушкой машете? — крикнул Кана. — Замочить решили?
— Это холостые патроны, Канат, — кашляя, объяснил Евгений Константинович. — Я просто хотел проверить твою реакцию. Но, каюсь, это действительно была глупая идея.
— Вот оно как, — Кана почувствовал себя неловко. Протянул руку, помог Лукину встать. — Ну извините, тогда. Опять я накосячил.
— Да уж, все время забываю, с кем имею дело, — усмехнулся Евгений Константинович. — Ладно, надеюсь на третий раз ты мне, все-таки, голову не оторвешь.
Кана невольно глянул на шею профессора. Белое пятно в вечернем сумраке, выше испачканного халата.
— Будете так шутить, обязательно отрежу.
И громко щелкнул хелицерами.
* * *
После лихого разгрома Евгений Константинович неделю отлеживался в соседней палате. У него треснули два ребра, вывихнуло руку, и, вдобавок, случилось легкое сотрясение мозга. Кана терзался муками совести, каждый день заходил проведать здоровье почтенного куратора, пока тот, наконец, не прогнал его прочь, с приказом не мозолить глаза.
А еще он каждую ночь пропадал в спортзале. Интересно, сколько силы у него прибавилось? Во всяком случае, штангу с весом в четыреста килограмм Кана поднимал без труда. Больше не пробовал, потому что грузовых дисков не было.
И, вдобавок, на исходе первой недели самостоятельных тренировок, он попробовал удержать штангу хелицерами. Хотел проверить, вправду ли они такие крепкие, как кажутся. Убедился сразу же. Потому что перестарался и чересчур сильно сжал гриф челюстями. Хелицеры перерезали стальной стержень, как тростинку. Штанга развалилась на куски, с грохотом упала на пол, чуть ноги не отдавила. С тех пор занятия прекратил. Лукина заменять, видно, никто не решился, ждали, пока профессор окончательно выздоровеет.
Через пару суток, устав безвылазно сидеть в палате, Кана вышел прогуляться наружу.
Солнце давно село, на госпиталь опустилась темнота. Как всегда, прожекторы по периметру, редкие фонари на прогулочных дорожках.
В траве стрекотал сверчок. После жаркого дня даже здесь, в предгорьях, осталась духота. Гидрокостюм Кана оставил в палате, пошел как есть, прикрытый лишь волосами.
Прошелся по дорожке вокруг госпиталя. Чего-то тоскливо на душе. Эх, вернуться бы в родной дом в окрестностях Караганды, обнять родителей и сестренку. Ткнуться носом в старый платок на маминой шее, вдыхая запахи жареных лепешек и травяных настоек, которые она пила для лечения больного желудка. Отца поприветствовать, чувствуя на себе строгий и, одновременно, ласковый взгляд. Сестренку-занозу ущипнуть за нос.
А еще с друзьями завалиться бы в бар. Поболтать о пустяках, обсудить футбол и политику. Как же Кана соскучился по веселым дружеским посиделкам.
— Вот выберусь отсюда, неделю гужбанить буду, — пообещал себе Кана.
И вдруг остановился. У запасного выхода в госпиталь, откуда прямой путь к столовой и кладовке, стоял фургон. Видно, привез продукты и оборудование. Двухдверная «Газель» с кузовом. На стенке кузова знакомый слоган «Приносить людям счастье». Это же грузовик его родной конторы, откуда его вышвырнули-таки за прогулы. Компания имела налаженные контакты с силовыми структурами и могла обслуживать даже секретные объекты. А почему бы не испробовать на грузовике силушку богатырскую?
Кана подошел к автофургону. Прокрался к кабине. Пусто. Только ароматизатор в виде зеленой елочки висит на зеркале заднего вида, да папка документов на пассажирском сиденье. Водитель и экспедитор в госпитале, наверное, оформляют бумаги на товар.
Подошел Кана сзади к грузовичку, оглядел оценивающе. Уж побольше, чем четыре центнера будет, это точно. Ухватился четырьмя руками за кузов, поднатужился. И сам удивился, когда «Газелька» со скрежетом железным приподнялась от асфальта. Кана поднял руки выше, сначала до груди, а потом и над головой. Ни в чем не повинный фургон накренился вперед, жалобно задребезжал всеми механизмами. И что с ним теперь делать, спрашивается?
С дорожки, откуда пришел Кана, послышались голоса. Несколько человек направлялись в его сторону, а кто не видно, ели закрывали разлапистыми ветвями. Еще и болтали между собой. Кана явственно расслышал говорок Климова:
— Сейчас я вам его покажу, голубчика. Пожалуйте, вот сюда.
Затрепетал Кана, занервничал. Хелицерами озадаченно защелкал. Кого это там опять привел неугомонный Артур Николаевич? Комиссию, что ли, очередную из Академии наук? Что теперь делать с этим фургоном?
