чувствовала за весь свой пятилетний сексуальный опыт. Одновременно мне было оглушающе приятно и нестерпимо больно. Одно перетекало в другое, перемешивалось, заставляло тяжело и глубоко дышать. Хвататься за взмокшую шею Федоса. Совершенно не свойственно мне протяжно стонать.
— Боюсь, придут твои, — объяснил он своё поведение, словно сейчас я нуждалась в бестолковых словах.
Единственное, что я хотела в тот момент, это чтобы он начал двигаться, почувствовать это снова — распирающее, невероятное чувство удовольствия, перемешанного с крупицами боли.
— Давай… — заныла я.
Попыталась начать двигаться, что, учитывая моё положение — почти распятое между телом Федосом и стеной, — было непросто сделать. Благо, он сам понял, чего я хочу. Качнул бёдрами, потом ещё и ещё. Выскользнул почти до самого конца, вернулся и снова выскользнул на полную длину. После начал менять положения, углы, скорость, вынуждая почти плакать от восторга.
Кончили мы вместе или почти вместе, распластавшись на диване, под судорожные слова Федоса:
— Американский хлебовоз, где были мои глаза раньше?!
Глава 4
Не успела я прийти в себя, отдышаться, как следует — кто бы мог подумать, что после непродолжительного по времени полового акта я буду задыхаться, как победитель марафона на финише — раздался звонок телефона.
— Да? — ответила я, предварительно прокашлявшись.
— Подавилась что ли? — раздался ворчливый, бабушкин голос. — Спишь? Вставай, давай. Иди к «Реалу». Я сахара взяла, риса, соли, тушёнку еще.
— Бабуль, ты в прошлую среду соль брала, — проныла я в трубку.
— Запас карман не тянет. Пошевеливайся, — гаркнула бабушка и бросила трубку.
Всё это время я лежала на расслабленном плече Федоса. Он перебирал пальцами мои волосы и, закрыв глаза, размеренно дышал, будто спал.
Внезапное понимание, что лежать вот так, растянувшись после секса, закинув ногу на федосовское бедро — это нормально, не побоюсь сказать правильно — шокировало.
Я подскочила с дивана, словно ошпаренная. Рванула в сторону двери, заметив там свои скомканные трусы. На ходу пыталась натянуть на задницу майку, поняв, что моя пятая точка бесстыже выглядывает из-под короткой майки. Пока я скакала, судорожно надевала нижнее бельё, Федос спокойно встал, подошёл ко мне, уставился сверху вниз.
— Куда снова побежала? — поинтересовался он, придержав меня за руку, когда я едва не распласталась из-за собственной спешки и хаотичных, расфокусированных движений.
— Бабушка. Там, — объяснила я, подтягивая резинку трусов.
Зачем-то, видимо для надёжности, я подпрыгнула, как в детском саду, когда натягивала противные, вечно тянущиеся у ступней колготки.
— Понял, — снисходительно ответил Федос, поправил мои многострадальные трусы, чем ввёл меня в ступор. — Топай в ванную, потом я, — отдал он приказ, показывая на собственный половой орган на котором ещё держался презерватив.
Не такой и опавший орган, между прочим. Который до этого, между тем же прочим, находился во мне. Федосовский член во мне, да. О, господи…
В ванную я, конечно, пошла, вернее побежала. Включила воду, уставилась на собственное отражение в небольшом зеркале над раковиной. Волосы взлохмаченные, торчат, как пучки сена из вороньего гнезда. Щёки румяные, куда только пропала моя вопиющая бледность. Зацелованные губы.
Главное — глаза. В первый момент я даже испугалась. Отступила на полшажка, потом приблизилась обратно. Всегда светло голубая, почти прозрачная, совершенно невзрачная радужка, горела, сверкала, как новогодняя иллюминация.
Интересно… вот как, оказывается, выглядит женщина после хорошего, качественного секса. А если заниматься им всю ночь и помнить об этом на утро? Фантастика. Ооо… от неожиданности я приоткрыла рот, и тут же его захлопнула.
Размечталась коза о капусте. Неизвестно, что нашло на Федоса, в любом случае нужно воспринимать происходящее, как прилив: как набежала волна, так и схлынет.
Из ванной комнаты выбиралась почему-то на цыпочках. Зашла в комнату, уставилась на Федоса, он успел одеться. С видимым интересом он изучал содержимое книжных полок, которые висели вдоль стен и были завалены всякой всячиной. От книг, позабытых за ненадобностью музыкальных дисков, сувениров всех мастей, до рамок с моими акварелями с видами Петербурга, особенно часто там встречался родной микрорайон, излюбленный Поцелуев мост через который я трижды в неделю бегала в художественную школу на Крюковом канале. Были там и изображения нового музея Флота, Новой Голландии — старой, ещё не отреставрированной её части, и кони у Манежа Конногвардейского бульвара и даже кот, который обитал в одном из проходных дворов. Когда-то я всерьёз считала себя художником.
Странно смотрелся Федос в моей комнате, пожалуй, чужеродно. Словно это не он был в комнате, а комната вокруг него. Маленькое помещение вокруг статного человека. Вспомнилась его квартира, вернее то, что я успела увидеть. Комнатушка, в которой мы сейчас находились, была не больше ящика для рассады, в которой жил Чиполино по сравнению с хоромами Федоса.
Диван-кровать вдоль стены, трёхстворчатый шкаф, комод, над ним зеркало, рабочий стол, полки. Распластанные вдоль стен папки — наследство художественного образования. Распиханные по всем доступным углам и щелям рисунки, тубусы, прижатый стулом мольберт. Главное — общая атмосфера неустроенности, словно я здесь не жила, а лишь гостила.
Раньше я не чувствовала подобного. Жила и жила. Время от времени убиралась. С переменным успехом старалась не завалить пространство вещами: юбками, платьями, нижним бельём. Вспоминала, что для них существует шкаф.
— Пришла, — сказал Федос, когда обернулся.
Скользнул по мне нечитаемым взглядом. Молчаливо обогнул, не задевая, вышел из комнаты.
Я шлёпнулась на диван, зачем-то натянула на колени полы махрового халата, который мне подарила мама на шестнадцатилетние. Замерла, подспудно ожидая, как хлопнет входная дверь за нежданным гостем. Сейчас? Прямо сейчас?.. Вот сейчас точно.
— Чего печалишься? — вместо щелчка замка услышала я.
Федос материализовался будто ниоткуда. От неожиданности я вздрогнула. Оказывается, на какое-то время я провалилась в астрал, небытие — привычка, а может защитная реакция психики, когда ожидаешь неприятное, при этом неизбежное событие.
Способность, которую я приобрела в детстве — так время до обязательного вердикта бабушки или мамы, что я в очередной раз сотворила что-то отвратительное, начиная с собственного рождения, заканчивая порванными колготками или тройкой по математике, пролетало незаметно.
— Ты не ушёл? — не то спросила, не то икнула я. Уж очень звук получился странным.
— Ты меня выгоняешь, что ли? — уставился на меня Федос, нахмурив тёмные брови.
— Не-е-е-ет, — протянула я. — Не выгоняю.
— Вот и отлично, пойдём бабушку твою встречать. Это же она звонила?
— Она, — кивнула я.
