в подушку, горько рыдая.
— А на кого ему быть похожим, не на соседку же. Сама родила, на тебя и похоже, — спокойно ответила бабушка.
— На Федоса, — захлёбываясь в слезах, ответила я.
— Тьфу ты, придумают кличек собачьих! А ты чего стоишь, обормот. Возьми сына на руки-то, чай родной кусочек, — посмотрела она на бледного Федю.
— Я не могу… — промямлил Федос и протянул вперёд широкие ладони. — Я же это… раздавлю его случайно.
— Горе мне с вами, — вздохнула бабушка. — Не реви, — обратилась она ко мне. — Молоко пропадёт. На кого бы ни было похоже дитё, кормить его надо не этой вашей химозой из банок, а мамкиной сиськой. Садись! — скомандовала она Федосу, показывая на кровать рядом со мной. — Ровней садись, не пяться, как рак. Сын это твой, какого заделал, таким и родился. Или ты думал, он сразу в университет пойдёт, своими ногами? Руки-то по-человечьи сложи, что ты клешни тянешь! Я же учила тебя, вспомни!
Федос выпрямился, сложил руки, чтобы принять ребёнка, бабушка ему положила на руки Фёдоровича, и… Федос замер. Застыл. Клянусь, он не дышал очень и очень долго. Столько, сколько люди вообще не могут не дышать. Он бы побил все возможные рекорды дайвинга, если бы рядом находился подходящий судья.
— Шевелится, — наконец, выдал он. — Щекастый, — добавил, проведя мизинцем по щечке сына. — Настоящий батончик.
Спустя три года Батончик немного опережал ровесников в росте, телосложением он точно пошёл в Федоса.
В развитии тоже опережал. Федос ничуть не сомневался в этом, не забывал сообщить радостную весть всем, даже если никто не спрашивал. Ещё бы, ведь похож Батончик был на меня, а это, по утверждению моего мужа, гарантия того, что малыш у нас рос незаурядный. Талантливый и умный, одним словом — самый лучший.
Батончика звали Алексеем, но об этом не помнил никто, кроме бабушки, которая ругалась на чём свет стоит, утверждая, что называть дитя Батончиком — издевательство. Креста на нас нет и ювенальной юстиции!
Примерял её с действительностью хороший аппетит Батончика, доставшийся ему от папы. И аппетит папы, то есть Федоса, конечно же. На меня, как на личность, не оправдавшую надежды, махнули рукой.
После родов я совершенно не поправилась, совсем. Так и оставалась тощей, бледной немощью, вернее — эльфом, чтоб вы понимали.
Вторые роды тоже ничего не изменили в моём телосложении, несмотря на то, что в этот раз родилась девочка, что, по убеждению бабушки и каких-то дальних родственниц, должно было гарантировать мне хотя бы десять килограмм веса в плюс.
Мария, или Мармеладка, родилась один в один Федос. Передался не только цвет глаз, кудри, но и обалденная, совершенно бесподобная улыбка, а так же сто килограммов харизмы в придачу, только худенькая, как я.
На рождении Мармеладки Федос присутствовал лично, заявив, что вообще-то он и сам может станцевать со своей женой.
Ну а третьего ребёнка мы пока только планировали, когда-нибудь… Федос расширял сеть своих салонов, теперь ему приходилось мотаться не только по городу, но и часто уезжать в другие города, решая то один, то другой вопрос. Бизнес, как оказалось, хлопотное дело, в этом я убедилась лично.
Ведь я… открыла паб в центре Адмиралтейского острова, недалеко от Поцелуева моста, который украсила собственными картинами. Чаще всего там были изображены крыши, но встречались и привычные Питерские виды: мосты, дворцы, набережные, площади, скверы, реки и каналы.
Вместе с элем и закусками, посетители часто покупали мои творения. Дарили их друзьям, рассказывали приятелям о необычном заведении, тем самым увеличивая мне выручку и запуская народную молву.
Семён начал брать мои картины крыш не из сочувствия, а потому что они стали ходовыми. Модными, если хотите. Мы даже наладили выпуск открыток и репродукций с моим творчеством, что приносило ощутимый доход.
Возможно, всё происходившее считалось не слишком этичным. Торговать произведениями искусства в пабе… Слава ко мне пришла не в галерее современного искусства, не в «настоящем» музее, словами Федоса, не на аукционе, а просто в пабе — в месте, где люди пьют эль и закусывают его куриными крыльями гриль.
Главным для меня стало то, что я получила возможность писать картины. Естественно, Федос никогда не заикался о том, что я должна работать, приносить доход. Он всегда настаивал на том, что я должна заниматься только тем, что мне нравится, и ничем другим. Однако мне, вернее парочке бабушкиных генов, которые затесались в мой организм, с возможностью заработка жилось спокойней.
Уверена, небольшая кондитерская в отдельно взятой квартире на Адмиралтейском острове — Батончик, Мармеладка, Конфета и бесподобный Федос, — от этого только выиграет. А там… и время Булочки придёт.
Конец
