осеклась, не в силах докончить фразу. Она покачала головой:
– И бросить нас в беде. Немудрено, что Мават рвет и мечет, но мы не могли поступить иначе. Пришлось спешно утвердить нового Глашатая. – Зизуми испытующе глянула на тебя. – Не вздумай заговаривать с ним об этом, когда выйдет. Себе только хуже сделаешь. Сама управлюсь. Я ведь знаю его с младенчества. Рано или поздно он прислушается к моим словам.
– Да, матушка, – покорно отозвался ты.
Гизет ты застал в деревянной лачуге, лепившейся с торца длинного, под высокой крышей трактира. Жилище более походило на кладовую: повсюду громоздились восковые дощечки в деревянной оправе и вытесанные из древесных стволов сундуки, обитые железом. Гизет была лишь немногим моложе Зизуми, седые волосы она заплетала в толстую косу и закалывала на макушке. Под фартуком грубого сукна, надетым поверх унылых болотных юбок, гремели ключи и стилусы. Гизет с порога объявила, мол, класть тебя негде, если только на тюфяке в трактире, но, услыхав распоряжение Зизуми, ворчливо протянула тебе жетон для постоялого двора за воротами крепости. Потом, поколебавшись, выудила из сундука еще два прямоугольничка полированного дерева с медной инкрустацией; через отверстия по краям был пропущен шнурок, позволявший носить брелоки вокруг запястья или на шее.
– Первый для допуска в крепость, второй на пропитание. Всего две трапезы, две! – хмурясь, предупредила Гизет. – А не по две в каждом доме. Хозяева отчитываются передо мной о расходах. Уяснил?
– Да, госпожа, – кротко произнес ты, по опыту зная, что спорить с такими особами себе дороже.
– Будь моя воля, ты перебился бы и одним, но раз матушка Зизуми велела, я не стану перечить. Но коли приспичит, покажу ей сальдо.
Гизет протянула тебе брелоки.
– Да, госпожа, – повторил ты, принимая подношение.
В комнату вихрем ворвалась леди Тиказ и, не обращая на тебя ни малейшего внимания, ловко обогнула стопку дощечек, о которую ты чуть не споткнулся на входе.
– Тетушка, если завтра подадут угрей, прибереги немного для отца. Иначе вмиг расхватают.
С появлением Тиказ тебе надлежало смотреть под ноги или деликатно отвести взор в сторону, а не таращиться на нее во все глаза. Впрочем, она не осталась в долгу и смерила тебя оценивающим взглядом. От нее не укрылись ни болтающиеся в твоей руке кожаные шнурки, ни домотканое платье, ни единственный золотой браслет на предплечье, ни позолоченная рукоять кинжала.
– А ты кто такой?
Ты запоздало потупился:
– Эоло, леди. Прибыл вместе с господином Маватом.
– Зачем?
– Он соратник господина Мавата, – встряла Гизет, пока ты мешкал с ответом. – И слуга, да, видать, не из простых. Хозяину еды поднести или кому еще подсобить – переломится.
– Значит, ты его любовник? – фыркнула Тиказ.
Повисло неловкое молчание. Ты вздернул подбородок и, глядя на Тиказ в упор, выпалил:
– Завидуете?
– Кому? – снова фыркнула леди.
– Да хоть кому. Без разницы.
– Я сто раз отвергала Мавата и отвергну в сто первый, коли придется. А что касается тебя…
По какой-то причине тебе не хотелось, чтобы она докончила реплику.
– Матушка Зизуми повелела забрать это. – Ты воздел ладонь с жетоном и брелоками. – Я трое суток провел в дороге и очутился в чужом краю, где не знаю ни одной живой души, кроме своего господина, который нынче не в духе. Сожалею, если мое присутствие вас коробит, но оскорблений я не потерплю.
– Вот нахал! – воскликнула Гизет. – Крестьянин, а как дерзит!
– Простите, госпожа, иными речами не владею, – повинился ты. – И не я затеял свару.
– Каюсь, сэр, – помедлив, объявила Тиказ. – Сказала сгоряча. Не только Мават сейчас не в духе.
– Конечно, леди, – согласился ты. – Забудем это недоразумение.
Тиказ развернулась и в облаке алых и зеленых шелков скрылась за дверью.
– Следи за языком, юноша, – хмуро предупредила Гизет. – Особенно при леди Тиказ.
– Я с леди не ссорился, – возразил ты, как мне почудилось, старательно сдерживая гнев. – И не задел бы ее достоинство, не начни она первой.
– Я не за ее достоинство хлопочу, – еще пуще нахмурилась Гизет. – «Завидуете»! У меня чуть глаза на лоб не полезли! С леди Тиказ лучше не связываться. Ее отец возглавляет Распорядительный совет и вхож к Глашатаю. Если не поостережешься, накличешь на себя немало бед. И выгораживать тебя перед матушкой Зизуми я не стану, не надейся!
– К господину Мавату наведаюсь завтра, – сменил ты тему. – Если ему до тех пор надоест сидеть взаперти, дайте знать.
– Дадим непременно, – заверила Гизет, не переставая хмуриться. – Он хоть немного перекусил?
– Когда я уходил, поднос оставался нетронут.
– О-хо-хо, – вырвалось у женщины. – Немудрено, что он зол. Кто бы мог подумать. Такое горе.
– Еще какое, – поддакнул ты. – Никто и вообразить не мог. Он ведь восседал на скамье всю мою жизнь.
По всему было ясно, что под «ним» ты подразумевал не Гибала.
– Похоже, мой господин не очень-то поверил, – после секундной заминки добавил ты.
Гизет резко постарела, когда ее черты исказил страх.
– Никто не верит.
Тут, вероятно, тебя осенило, кто послал миску свежего молока Мавату. В городах молоко идет на масло, сыр либо на густую простоквашу. В первозданном виде его днем с огнем не сыщешь. Нетрудно было угадать, что многочисленные таблички содержали строгий учет провианта, а заведовала всем Гизет: она точно знала, какими продуктами располагает и кого ими следует накормить. И все равно не побоялась выделить деликатес, заведомо обреченный скиснуть. Для человека ее положения поступок весьма смелый.
– А вы, госпожа, сами верите? Может, имелись какие предпосылки? Не припоминаете?
– Не твоя печаль, – сощурилась Гизет. – У меня хлопот полон рот, если не похлопочу, вся крепость останется голодной. А ты… Ты займись своим делом.
– Да, госпожа.
Она с сомнением покосилась на тебя:
– Да не забудь, две трапезы. Две!
– Не забуду, госпожа, – уверил ты и, коротко поклонившись, вышел.
Дом, куда тебя определила Гизет, – длинная двухэтажная постройка из камня, дерева и алебастра под соломенной крышей – стоял на площади подле ворот крепости. Половину первого этажа занимала единственная комната, где на ночь столы со скамьями сдвигали к стене, а пол устилали тюфяками, на которых, завернувшись в плащи и одеяла, дремали – или же пытались задремать – люди.
Комната вмещала тринадцать человек, однако при виде твоего жетона деловитая манера хозяйки самую малость переменилась, и тебя сопроводили в отдельную комнатку, чистенькую и пустую, чью скудную меблировку составляла узкая кровать, а крохотное оконце выходило на желтоватую стену крепости. Раздосадованный зрелищем, ты опустился на постель и, сомкнув веки, горестно
