будет.
Из этого разговора я так ничего и не поняла про строительство коммунизма. Но у меня оставался ещё один вопрос.
– Папа, а кто такие эти масоны?
Папа округлил глаза, посмотрел на бабушку. Бабушка гордо вскинула голову и произнесла с нескрываемым ехидством:
– Отвечайте дочери, Борис Семёнович!
Папа вздохнул и попытался объяснить двенадцатилетней девочке то, о чём сам понятия не имел.
– Это, Тыковка, так иногда евреев называют. Плохие люди называют, империалисты. Якобы они заговоры устраивают. Но это где-то во Франции или в Англии. В общем, в недобитой Европе. У нас этих масонов нет и быть не может.
– Но директор сказал, что они и у нас есть.
И тогда папа, чтобы завершить этот сложный разговор, твёрдо сказал:
– Были, но все уехали. Так что, доченька, нам бояться нечего.
– А вдруг кто-то остался? А вдруг я встречу масона?
– Не встретишь. Они в начале века уехали. И вообще, Маша, иди и делай уроки.
Если папа не хотел отвечать на мои вопросы, он всегда заканчивал разговор именно так: «Иди и делай уроки». Я покорно садилась за стол, открывала учебники, тетради и делала уроки. Бабушка занималась со мной литературой и русским, папа помогал с математикой, и при наличии такой силы я просто не имела права не быть отличницей.
Савелий Фёдорович как-то зло посмотрел на меня и спросил:
– Ну, что на сей раз, Берман?
Не дав открыть мне рот, Анна Генриховна зарыдала:
– Дошли до ручки, Савелий Фёдорович! Эта дрянь меня дурой назвала! Меня, уважаемого в городе учителя! При всём классе! Я ставлю вопрос ребром: или я, или она.
Савелий Фёдорович покраснел и как-то очень зло посмотрел на меня. Я съёжилась под взглядом директора, но вовремя вспомнила о пьющих родителях моего друга Сашки Макарова. И я решила, что буду стоять насмерть, как пионеры-герои. Как Лёня Голиков, как Павлик Морозов, как Марат Казей. Я смело взглянула в лицо врага и произнесла еле слышно:
– Она дура, Савелий Фёдорович. Честное пионерское. А папа сказал, что дураки мешают строить коммунизм. Я хочу его строить, а Анна Генриховна мне мешает.
– Слышите, что говорит эта девчонка?! Какая каша у неё в голове?! Это всё воспитание! Я вам говорила.
– Берман, – произнёс директор, – вы наказаны за неуважительное отношение к уважаемому учителю, к Анне Генриховне, вы наказаны. Вы сегодня будете сидеть в школе до вечера.
– Я не могу до вечера. У нас свадьба. Папа сегодня женится.
– Анна Генриховна! Немедленно позвоните отцу и скажите, что я жду его в школе. Если он хочет, чтобы его дочь не пропустила столь важное событие в его жизни, пусть придёт и заберёт её.
И папа пришёл. Он вошёл в кабинет директора, там они о чём-то долго разговаривали, потом папа вышел, внимательно посмотрел на меня. Я не плакала. Я сидела и улыбалась. Я очень не хотела, чтобы враги видели мои слёзы, и поэтому улыбалась. Как Зина Портнова. Как Валя Котик. Как Юта Бондаровская.
Папа тихо сказал:
– Машенька, тебе нужно извиниться перед Анной Генриховной. И мы пойдём домой.
– Я не буду извиняться. Скажи, а Нина Куковерова извинялась бы перед фашистами? А Ленин извинялся перед белогвардейцами?
– Маша, они бы не извинялись, конечно, но ведь Анна Генриховна не фашист.
– Она хуже, чем фашист, папочка.
– Машенька, у меня сегодня свадьба. Ты же не хочешь её испортить?
Я молчала.
– Ты извиняешься за то, что ты женщину оскорбила при всех, понимаешь? А это недопустимо. Ни при каких обстоятельствах. И мне очень стыдно за это. Но только за это.
Мы разговаривали тихо, на ушко. Чуть поодаль стояли Анна Генриховна с директором и смотрели на наши переговоры. Я подошла к Анне Генриховне и сказала:
– Простите меня за то, что я назвала вас дурой. Вы вовсе не дура. И вы помогаете строить коммунизм во всём мире. Я больше не буду.
– Хорошо, Берман. На сей раз я тебя прощаю.
А Савелий Фёдорович добавил:
– Но если это ещё раз повторится, то мы вынуждены будем исключить вашу дочь из школы.
Папа попрощался с Анной Генриховной и Савелием Фёдоровичем, взял меня за руку, и мы молча вышли из школы. Я продолжала улыбаться, но предательские слёзы лились из моих глаз. Папа остановился, посмотрел на меня, потом крепко-крепко обнял меня и сказал:
– Понимаешь, Тыковка, не всегда нужно говорить то, что думаешь. Иногда нужно сдержаться. И подвиг пионеров-героев именно в том, что они держали язык за зубами. Им было очень больно, когда их пытали, но они молчали. Ты очень хорошая девочка, ты – моя радость, моё счастье, но я очень тебя прошу: начинай взрослеть.
– Я обещаю тебе, папочка, что прямо с сегодняшнего дня начну взрослеть. Прости меня, папочка! – И рыдания вырвались из моего горла. Папа взял меня на руки и нёс до самого дома. Прямо в свадебном костюме.
Бабушка встретила папу суровым взглядом:
– Если бы вы послушались меня и не отправили бы сегодня Машу в школу, ничего не случилось бы.
Папа поцеловал бабушку и меня, и они с Айзой поехали в ЗАГС. А вечером была свадьба.
Часть вторая
Глава первая
Подслушанный разговор
По просёлочной дороге шёл я молча,И была она пуста и длинна.Только грянули гармошки что есть мочи,И руками развела тишина…
Пластинок у нас было много. С каждой зарплаты папа шёл в музыкальный магазин и покупал пластинку или две– когда получал премию. Сегодня свадьба, и папа поставил пластинку, на которой пел Муслим Магомаев. Я слушала песню и представляла себе Магомаева, который молча идёт по просёлочной дороге. И я, закрыв глаза, слушая песню, представляла, что шикарно одетый певец молча идёт по пустой дороге и не поёт. А навстречу ему идёт женщина. Это Тишина. Она посмотрела на молчаливого Магомаева и развела руками. И тут грянули гармошки. Вернее, не гармошки, а баян дяди Коли.
По поводу приглашения дяди Коли у папы с бабушкой возник спор. Бабушка говорила, что на приличное мероприятие, а она именно так называла папину свадьбу, слесаря-алкоголика можно и не звать. Папа же говорил, что у него один-единственный друг и он не мыслит торжества, а именно так папа называл свадьбу, без своего друга.
В спор вмешалась Лиза:
– Я вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор. Если Боря считает, что нужно позвать Николая, мы его позовём. Это не вам решать, Варвара Степановна. Это наша свадьба, и мы сами решим, кого звать, а кого – нет.
– Это вы на меня намекаете, милочка? – грозно спросила бабушка.
– Да что вы, Варвара Степановна! Как же без вас-то? – ехидно отвечала бабушке Лиза.
– Николай просто сорвёт вам мероприятие! Он напьётся, и вам же будет совестно перед гостями. Но если хотите опозориться – приглашайте!
– Вот спасибо вам! Боря, прекрати немедленно этот спор, – Лизе пререкания с бабушкой порядком надоели.
– Сейчас она вам скажет, Борис Семёнович: «Если ты,
