конечно, не тряпка!» – язвила бабушка.
Папа предпочитал не вмешиваться в дискуссию, но ему тоже был неприятен этот обмен любезностями, и, встав со стула, он сказал.
– Простите, Варвара Степановна, но Николай будет на нашей свадьбе. К тому же он отлично играет на баяне.
– Ну конечно, это решает дело. Пластинки вам не годятся, Борис Семёнович.
Папа поднял Лизу, и они ушли в свою комнату.
– Вот, Машенька, а у твоей мамочки не было ни баяниста, ни белого платья.
Про маму она в последнее время говорила довольно часто. Папа понимал бабушку, а Лизе это порядком надоело. Я слышала, как Лиза попросила папу снять мамин портрет и перевесить его в бабушкину комнату. Папа посмотрел внимательно на Лизу, помолчал и сказал, что Люся была, есть и будет в жизни нашей семьи. Висит портрет или не висит – это ничего не меняет. Люси больше нет, но Люся была и всегда будет Машенькиной мамой, то есть моей.
Я была благодарна папе за эти слова и тут же рассказала всё бабушке, не подумав о последствиях. Мне так хотелось, чтобы бабушка полюбила папу, что я совсем не подумала о том, что она может возненавидеть Лизу. Так и случилось. Бабушка выслушала мою радостную речь и сказала:
– Мария Борисовна Берман! Я вас просила не подслушивать то, о чём говорят взрослые. Это недостойно порядочного человека. Но спасибо вам за то, что рассказали мне о готовящемся преступлении. Я приму надлежащие меры.
Какие меры предприняла бабушка, я поняла чуть позже…
Глава вторая
Бабушкина месть
Пластинка продолжала петь голосом Муслима Магомаева.
А эта свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала!И крылья эту свадьбу вдаль несли!Широкой этой свадьбе было места мало,И неба было мало, и земли…
Бабушка вынашивала какой-то план. Но, кроме меня, этого никто не замечал. Как-то раз, придя из школы, я услышала странный разговор бабушки по телефону. Она говорила с какой-то Агапьей.
– Да, я всё поняла. Волосы и деньги. Двадцать пять рублей. Приду, Агапья.
– Бабушка, а с кем это ты говорила?
– С подругой, душа моя. Пойдём-ка мы с тобой погуляем. Я зайду к подруге, а ты посидишь на лавочке.
Мы пошли гулять, но перед выходом бабушка подошла к зеркалу, взяла расчёску и сняла с неё несколько волосков. Потом она влезла в чемодан, который стоял под кроватью, вытащила оттуда чулок, в котором были спрятаны деньги «на похороны». Отсчитав двадцать пять рублей, бабушка положила их в конверт. Остальное тщательно упаковала и засунула чемодан обратно под кровать.
Мы вышли из дома, прошли через сквер, сели в автобус и проехали остановки три. Бабушка нашла дом и посадила меня на скамейку возле подъезда.
– Сиди здесь. Я скоро, – приказала мне бабушка. Я покорно села на скамейку и стала ждать.
Бабушки не было где-то полчаса. Выйдя, она поцеловала меня в голову и произнесла странные слова:
– Ну вот, Машенька, скоро всё будет хорошо.
По дороге мы зашли в магазин, и бабушка купила два килограмма соли. Придя домой, она посмотрела на календарь с отрывными листочками, висевший на стене в кухне.
– Завтра полнолуние, – прошептала бабуля и села за швейную машинку.
– Что ты шьёшь, бабушка? – спросила я её.
– Мешочек для обуви тебе в школу, – соврала бабушка. Потому что мешочек был явно не для обуви: обувь туда ни за что не поместилась бы, даже детская. Я села рядом с бабушкой, но бабушка попросила меня идти и учить наизусть стихотворение, заданное Анной Генриховной к завтрашнему дню.
Я взяла учебник, села за стол, но бабушка почему-то притягивала мой взгляд. Потом она пошла на кухню и вернулась с наполненным чем-то мешочком, завязанным резинкой от волос, чтобы содержимое не высыпалось или не вывалилось из него. Что это была соль, я поняла, когда пошла на кухню пить чай: она была рассыпана на столе. Аккуратная бабушка забыла её убрать. Видимо, волновалась.
– Бабушка, а зачем ты соль в мешочек насыпала?
– Это от тараканов, душа моя.
– А разве у нас есть тараканы?
– У соседей уже появились. Чтобы к нам не забрели, нужна соль.
Объяснение было довольно неубедительным: я уже поняла, что это не был мешочек для обуви. Тогда зачем бабушке понадобилось мне врать?
Ночью, когда все легли спать, я услышала скрип двери. Потихоньку я вышла из своей комнаты и увидела бабушку с тем же мешочком.
«Нашла время травить тараканов», – подумала я и прислушалась. Бабушка была увлечена своим делом и не замечала моего присутствия. Она положила мешочек на подоконник, развернула какую-то бумажку и стала тихо читать: «Не стать ангелу чёртом, не ползать орлу, не летать змее, не быть Борису с Елизаветой. Просыпаю я соль, воздвигаю стену. Быть по-моему!»
Я всё сразу поняла: и про Агапью, и про мешочек, и про бабушку…
Глава третья
Как я спасла семью
Под разливы деревенского оркестраУвивался ветерок за фатой.Был жених серьёзным очень, а невестаОслепительно была молодой…
Молодая была на самом деле красива. В белом платье, без фаты, с чуть подкрашенными глазами, Лиза выглядела очень счастливой. Все сели за стол. Из детей были только мы с Сашкой Макаровым. Когда обсуждался список гостей, я предложила свою единственную кандидатуру в письменном виде. На записке было написано карандашом: «Дорогой папа. Я предлагаю кандидатуру Сашки Макарова в качестве гостя. Он много не ест и совсем не пьёт».
Папа зачитал моё предложение и спросил:
– Кто за то, чтобы друг Маши, пионер Александр Макаров, присутствовал на нашей свадьбе?
Бабушка, папа и я подняли руки. Лиза сидела как вкопанная.
– Я против, – произнесла она. – Ваш пионер чуть меня в тюрьму не посадил.
– Это была ошибка, тётя Лиза. И Сашка извинился.
– Справедливо, – сказала бабушка. – Раз человек извинился, ему должно быть прощено прегрешение.
– Справедливо, – подтвердил папа. – И потом, трое против одного. Не единогласно, но принято. Передай приглашение своему другу Александру Макарову.
Итак, Сашка пришёл на свадьбу к моему папе. Он ужасно переживал за то, что со мной случилось в школе, и даже сказал мне, когда пришёл:
– Машка, зачем ты связываешься с Генриховной? Ну все же знают, что она дура, но разве ей хоть кто-то об этом говорит?
– Сашка, вы трусы, поэтому молчите, – сказала я и, подумав, добавила: – Сцыте вы все.
– Чего? – ошарашенно посмотрел на меня Сашка. Я никогда не говорила таких слов. Бабушка просто убила бы меня. А папа объявил бы бойкот мне, уже убитой бабушкой. Но однажды я слышала, как дядя Коля сказал папе: «Сцышь ты, Семёныч. Тебя мордой об стол ударили, твоё изобретение этот гад присвоил, а ты, сцыкло, даже возразить побоялся».
И сейчас я ввернула запомнившееся словцо, потому что оно как нельзя лучше подходило моим одноклассникам.
– Она же тебя бьёт, Сашка! А ты почему терпишь?
– Ну бьёт, так и что? Да и разве это бьёт? Вот папаша мой бьёт – так бьёт. А это так,
