именно сейчас, в данный момент что-то с ней делает. С ней и с его ребенком. Его. Ребенком.
Страх, прочно поселившийся в том месте, где раньше было сердце, сдавливал грудную клетку, дышать и мыслить ясно становилось все труднее.
И очень отчетливо понималось только одно. Когда он найдет Лиду. Не если. Когда.
Тот, кто это сделал, тот, кто забрал ее… Ответит. За каждую минуту без нее. За каждую секунду. Влад разберется с каждым. Окончательно. Полностью. Так, чтоб ни у кого в будущем не возникло даже мысли. Даже намека на мысль, что можно просто посмотреть в сторону Лиды. И ребенка. Его. Ребенка.
А потом он женится на девочке. И плевать, что законникам западло. На все плевать. И спрячет так далеко, что ни одна тварь не найдёт. А если найдёт, то очень сильно пожалеет.
Главное, самому найти её.
И ребенка.
Живыми.
Остальное все потом.
9
Лида, стоя на шатком табурете, тщательно ощупывает приоткрытую створку окна, под потолком.
Он забыл закрыть. Уехал и забыл закрыть.
И Лида еле выждала два часа, чтоб наверняка. Чтоб точно уже.
Окно очень узкое, добраться до него практически нереально. Но, если поставить стул на стол, то все возможно.
Главное, подтянуться и вылезти. Найти в себе силы. Последнее время Лида ощущает ужасную слабость, все время спит.
Подозревает, что он что-то подмешивает ей в еду, какой-то наркотик. Поэтому практически ничего не ест, кроме явно магазинного хлеба и запаянных консервов, и пьет воду из канистры, предназначенную для мытья и туалета. Та ощутимо приванивает хлоркой, но лучше уж хлорка, чем наркотик.
Лида поняла по поведению этого зверя, что он не знает о ребенке. И чем дольше не будет знать, тем лучше. После его признаний, его сумасшедших глаз, она совсем не уверена, что он не захочет избавиться от малыша. Просто заставит ее выпить таблетку, вызывающую выкидыш, или ударит специально в живот. Срок маленький, может случиться все, что угодно.
Лида ни в коем случае не может допустить этого. Панический, всепоглощающий страх за жизнь маленького существа в ней, затмевает все. Она готова терпеть любую боль, любое насилие. Только чтоб не навредить. Чтоб не сделать хуже.
Поэтому она не сопротивляется, когда он обнимает ее, когда пытается поцеловать, когда слюнявит грудь и шею, бормоча гадости о своих чувствах.
Расписной хотя бы не болтал.
Просто брал, что хотел. Делал, что хотел. Не пытаясь выстроить иллюзии, не пытаясь убедить ее в каких-то своих мифических чувствах. И, по-своему, был даже нежен. Довольно часто.
Мысли о Владе привычно вызвали легкое томление в животе. Лида нахмурилась. Неприятно, когда тело так реагирует. На насильника. На жестокого, грубого человека, принуждающего ее к сексу. Это словно предательство.
И, хотя Лида подспудно ждала, что Влад найдет ее и избавит от этого зверя, мозг все равно не желал воспринимать его, как защитника. Только как захватчика. Как меньшее из зол.
Пальцы находят выемку, за которую можно зацепиться.
Лида выдыхает, старается ухватиться крепче, и подтягивается.
Но хлипкая ножка стула подламывается, и Лида, какое-то время повисев на скрюченных пальцах, падает вниз.
Сверху на нее летит стул.
Лида судорожно хватается за живот, ощупывает его, лежит, боясь пошевелиться. Боясь внезапной боли.
Синяк на виске от стула и отбитый бок не в счет. Главное – там, внутри.
Полежав немного, Лида тихонько встает и идет к кровати.
Слезы помимо воли текут по щекам. Она никогда отсюда не выберется.
Остаток дня Лида лежит на боку, не шевелясь. Ее накрывает какая-то отчаянная апатия, как в случаях, когда он распускает руки. Лида вяло задумывается, почему она именно так реагирует на его прикосновения. Ведь когда Влад трогал ее, тоже против воли, Лида боролась. Сначала, по крайней мере. Уговаривала. Убеждала. Упрашивала. Бесполезно, конечно же.
А ведь он такой же зверь, как и этот маньяк. Понимание не оглушает. Оно всегда где-то было, внутри, в сердце.
Влад такой же. Разве что не бьет. А так…
Лида плачет, жалея себя, свою глупую жизнь, свои смешные детские мечты о семье, детях, достатке, спокойствии. Любви.
Ничего у нее не будет. От одного зверя попала к другому.
Что тот зверь делал с ней все, что ему в голову приходило, приручал к себе, гладил, как кошку, за хорошее поведение, не спрашивая, чего же она хочет, о чем она мечтает, о чем она думает.
Что этот. Тоже делает, что хочет. Просто пользуясь тем, что сильнее. И то, что он ее еще не взял, только вопрос времени. Этому зверю требуется реакция от нее. Может, такая же, какую она Владу выдавала. А Лида не реагирует. И этим бесит. И поэтому получает. По лицу пока что. Но близок тот час, когда зверь перестанет себя сдерживать, и ударит серьезно. Или наплюет на ее апатию. В конце концов, какая разница ему, в каком состоянии ее иметь?
Но Лида уже до такой степени устала и обессилела, что мысли о скорой расправе даже не вызывают никаких эмоций.
Главное, чтоб не зверствовал. Чтоб маленькому человеку внутри не причинял вреда.
Лида смотрит на гаснущий луч солнца в узком высоком окне, со стоном садится на кровати. Надо поесть. И попробовать еще раз дотянуться до окна.
10
Влад сидел на кухне в доме Лиды и угрюмо слушал Кудрявого, одного из самых доверенных своих людей.
Слушал и все крепче сжимал железную кружку с неизменным чифиром. Этот раритет ему принесли вчера, после десятой разбитой чашки. Влад усмехнулся, но взял. И пусть кружка навевала не очень приятные воспоминания о первоходке, где как раз были такие, но зато хоть не билась. Гнулась только.
Кудрявый, взволнованно блестя лысой башкой, и предусмотрительно стоя в некотором отдалении, бубнил о результатах проверки. Хуевых.
Лиды не было уже четыре дня.
Вокзалы, переезды, звериные тропинки – все было по сто раз проверено и перекрыто. Менты заряжены. Братва тоже. Даже с курносыми договорились.
Лиды нигде не было.
Уже четвертый, сука, день.
Влад поднял тяжелый взгляд на Кудрявого, нехило так сбледнувшего с лица.
– Своих всех проверил?
– Расписной… Обижаешь…
– Проверил, сука?!
– Да.
– Еще раз проверь! Этих мудаков, что ее проебали, еще раз тряхани. Может, есть какие-то зацепки.
– Да как их тряханешь-то, Расписной? Они еще в сознание не приходили!
– Блядь, так приведи в сознание! Или я тебя, сука, приведу!
– Расписной, ну не они это, ну че они – совсем отмороженные, так подставляться!
Расписной отвернулся, хлебнул из
