Хожу по краю.
На острие ножа.
Довыпендривалась.
Надо было просто уматывать, когда он уволил.
Бегу через синий зал, и меня колотит от страха. Боюсь обернуться, увидеть, что он догоняет, кажется, что он меня на месте прибьет. Врываюсь в комнату персонала, с размаху падаю на дверь, закрываю, но к моему ужасу в щель между косяком протискивается мужская блестящая туфля.
Мама, папа, прощайте.
Дверь с треском ударяется об стену.
Он идет на меня, я пячусь назад, натыкаюсь на крутящееся кресло и спотыкаюсь об колесики. Он швыряет меня на сиденье, ногой толкает кресло, и я качусь в нем к окну. Врезаюсь в подоконник. В несколько размашистых шагов он сокращает расстояние и нависает надо мной, уперевшись ладонями в подлокотники.
Пауза.
Рукава его рубашки закатаны, узел парчового модного галстука расслаблен, и ткань болтается у меня перед носом, мелькая дурацким узором, напоминающим козырный фон для снимков — выцветший настенный палас.
— Телефон. Сюда.
Говорит еле слышно, шепотом. От него несет спиртным. Слабый запах ирисок, банана и лекарств — почтенный сэр налакался пиратского рома с карибского побережья выдержкой в дюжину лет. Мрачнее не придумаешь. Спорить с пьяными, особенно, когда они и трезвые адекватом не блещут — самоубийство. Но я все же набираю в грудь смелости и тоже шепчу:
— Телефон в надежном месте.
Аверин шумно выдыхает. Смотрит на часы. Дергает бороду — раз, два, три, четыре…Провожаю глазами его пальцы в картинках. Опять. Что происходит? Это какой-то ритуал?
— Твою ж мать, Абрамова! — он пинает кресло. — Зараза. Откуда ты выползла? Чёрт, щас сорвусь, — выпрямляется. Трясущейся рукой вытряхивает из кармана какие-то таблетки. Высыпает на ладонь сразу две. Вижу, как тяжело вздымается под рубашкой грудная клетка, рискую, но смотрю выше, в его бледное лицо и черные глаза с нездоровым блеском. Рискую еще раз и открываю рот.
— Александр Алескандрович, мы, наверное, неправильно друг друга поняли, — голос сипит, я откашливаюсь. — Я не собираюсь никуда выкладывать то видео. Это не шантаж.
Он трет веки. Лоб. Так же хрипло говорит:
— А что это, Кристина.
— Вы сами сегодня в институте задали мне продумать манипулятивную стратегию. Помните? — он не спорит, я осторожно встаю с кресла. — Вот, я выбрала тему. Преподаватель по медиа тире владелец свингер-клуба. Что скажет ректор. Или наши гости. Маришенька, допустим. Гипотетически.
Аверин смотрит на меня несколько секунд, переваривает. Переварил. Делает шаг вперед, и я плюхаюсь обратно на стул. Страсти-мордасти, ему бы автомат Томпсона подмыхой и готов новый Аль Капоне.
Король преступного мира, смерть моя.
— Чего вы хотите, Кристина? — спрашивает он вкрадчиво, наклоняясь ко мне.
— А вы? — с трудом сдерживаюсь, чтобы не отвести глаз. Иду в атаку, — уволили, не дали даже шанса показать, как я работаю. Я хороший сотрудник, за те три месяца, что я здесь, вдвое увеличилось число гостей, решившихся на зеленый браслет, — вываливаю козырь. — И ведь людей, готовых на всё, всегда мало.
Он молчит. Злость испаряется, и на его лице мелькает одобрение, знаю это выражение, оно появляется на парах, когда ему нравятся мои ответы, и я мысленно пою гимн своей болтливости, спасибо, спасибо, спасибо тебе, длинный язык.
— А вы в числе тех раритетов, да? Готовы на всё, до конечной в пол топите, — Алекс неожиданно улыбается. Снисходительно, как ребенку, который заявляет, что когда вырастет станет космонавтом. — Ладно, — смотрит на часы. Сует руки в карманы и идет к двери, говорит не оборачиваясь. — Видео удалите. На сегодня свободны. Завтра утром жду.
От восторга готова скакать сайгаком, всё не зря, я его сделала. Но…
— Почему я свободна? — иду следом. — Сегодня ведь еще… — осекаюсь.
А-а-а, конечно, он меня отсылает. Маришенька первая в списке была, он планирует всю ночь таскаться наверх, а я буду мозолить очи до зуда в мягком месте. Невольно хмыкаю.
— Зря смеетесь, Кристина, — услышав, Аверин оборачивается. Окидывает красноречивым взглядом мою фигуру, а мой фурор окатывают холодом его следующие слова. — Вы сами, к сожалению, не понимаете, в какую преисподнюю влезли, затеяв со мной игру.
Глава 4Всё, как в плохом кино. Просыпаюсь в мятой, измазанной чужой помадой рубашке, с гудящей башкой и пустыней во рту, а на сотовом два пропущенных от Маши, потому что: это, наверное, чисто человеческое, нажраться в умат и доставать бывших эсэмэсками. Меня берёт дикий стыд, когда вчитываюсь в ленту сообщений без ответа.
Слушаю джаз и думаю о тебе.
Давай виртом займемся, я уже в постели голый.
Чё за педик тебя обнимает на фотках в рекламе салона?
Я приеду и всем вам втащу, дрянь, я же тебя люблю, что ты делаешь?
Мне нельзя пить.
Отбрасываю телефон и шарю по карманам. Фломастер, сигарета, скурить до красной черточки. Если психотерапевт вернет крышу на место, и я перестану думать, что выкуривая половину проживу в два раза дольше, чем если бы дымил целой — подарю мужику новую тачку. Бессмысленные ритуалы мешают функционировать, еще чуть-чуть и обзаведусь нервным тиком до кучи.
Зову официантку и прошу две чашки "Карраро", семь видов арабики с привкусом шоколада и похмельные пассатижи, что давят черепную коробку, разожмутся.
Мечтаю, конечно.
Надо в душ. Тело ломит, тантра-диван в антивандальной эко-коже с волной под булками в тридцать три сантиметра годится для любви с глубоким проникновением, а для спины нет, уснуть на нем можно только будучи в дрова.
Сбрасываю провонявшие женскими духами вещи и достаю сменку, в кабинете неиссякаемый запас костюмов. Немецкий крой, ткань не мнется и не теряет формы, черный тотал-лук, но в нуарной, чернильной палитре я познал нирвану.
Зачесываю назад влажные волосы, закрпеляю лаком, ладно, высохнут.
Спускаюсь на первый этаж.
За стойкой, уткнувшись в ноуты торчат Василина и…эта малолетка Кристиан, прикатила таки.
Что у нее с Егором интересно.
Вообще, умница, не сдаётся, припереться с телефоном компромат записывать — из девицы выйдет отличная акула пера. И бог ее сохранил, что Марина не заметила камеры, один замес — и сразу жирное пятно на репутацию клуба.
Но Абрамова мне тут не нужна все равно. В альма-матер детский сад поперек глотки встал, а здесь взрослая территория, и я безраздельный хозяин. Правила мои.
— Доброе утро, Александр Александрович! — она поворачивается на высоком табурете. Улыбается. — Мы уже подбиваем итоги по Чикаго.
— Мне отъехать надо часа на полтора, Кристиан, дождитесь, будьте любезны, — киваю ей и набрасываю пальто.
