Нина Зверева, конечно, добавила мой ответ в репортаж. Его показали по телевидению, и в адрес программы пришло несколько писем, где люди весьма критично и без реверансов писали: девочка говорит ерунду и незачем вытаскивать ее в эфир.
Каким-то образом я узнала об этих письмах. Это ужасно ранило мое сердце, я почувствовала огромную обиду. И приняла жесткое решение: я больше не буду давать интервью. Пока мой отец занимает высокую должность, пока это его достижение, а не мое, пока сама чего-нибудь не добьюсь – никаких интервью. Совсем.
Я, кстати, до сих пор люблю принимать такие решения – резкие, наотмашь. Ни одного моего интервью начала 1990-х годов найти невозможно – их нет. Журналисты просили. Но я не соглашалась.
Потом, уже через несколько лет, я все же нарушила данное самой себе обещание. Тогда к нам в гости пришла журналистка Ирина Зайцева – она делала программу «Герой дня без галстука». Точнее, первая попытка записать интервью у Ирины Зайцевой оказалась неудачной: она приехала к нам в Зеленый город и встретила довольно холодный прием от моей мамы (мама совсем не собиралась тратить время на интервью) и полное игнорирование от меня.
Но через какое-то время Ирина повторила попытку уже в Москве – и вот тогда (мне было уже 13–14 лет) я ответила на пару вопросов.
– А чем ты хочешь заниматься, когда станешь взрослой? – спросила меня Ирина.
– Хочу быть журналистом.
Я не соврала: в то время я действительно была настроена стать журналистом.
Отец рассмеялся:
– Отлично! Будешь публиковать «джинсу» и содержать родителей на пенсии.
Разговор был легким, шутливым – но я вдруг встала в позу.
– Нет, – ответила я резко и совершенно серьезно. – Я не хочу быть таким журналистом, который пишет неправду, я такой не буду журналисткой. Я не буду писать неправду, даже если за это мне будут платить деньги.
– Вот и рухнули планы на безбедную пенсию, – отец снова рассмеялся и этим сгладил пафос моих слов.
Впрочем, о жизни в Москве я расскажу позднее. Пока же – о том, как протекало мое детство в Зеленом городе. Оно было необычным и словно состояло из двух «пластов»: школы и понятных детских увлечений – с одной стороны, и невероятной взрослой жизни – с другой.
Детских увлечений у меня было несколько, и школа в них не входила. Я всячески старалась ее избегать (школа была для меня символом несвободы), искренне радовалась, когда у меня болел живот и можно было легально пропустить уроки. Вопрос «чем заняться, пока другие учатся?» не стоял – у меня всегда находились дела.
Я обожала кататься на велосипеде. Круглый год – и по асфальту, и по земле, и по сугробам, и по льду. С двоюродным братом ездили в сторону города Кстово – это около 15 километров от Зеленого города.
Вторым увлечением была моя замечательная кошка, которую я назвала Чоли. В то время по телевизору начали показывать мексиканские и бразильские сериалы. В одном из них был такой персонаж – мама Чоли. Мне очень понравилось это имя, так что кошка (другая, не кот Сахаров!) стала Чоли. Она была ужасно умной – бегала за мной, как собака; когда болел живот, ложилась на него – и боль уходила.
Она терпела все мои выходки – и спокойно ждала, пока я вытаскивала из нее клещей. В Зеленом городе их было огромное количество. Поэтому каждый сезон я снимала их с кошки пачками. И кстати, я до сих пор профессионально умею вытаскивать клещей: детский навык оказался полезным!
А вот комаров в Зеленом городе после Галибихи казалось совсем мало – поэтому я каждое лето с азартом собирала землянику. К сбору грибов я была равнодушна, а вот земляника затягивала меня целиком. Чтобы понять, в каких объемах я приносила домой ягоды, скажу, что земляничное варенье я потом закатывала в трехлитровые банки.
Там же, в лесу, я познакомилась однажды с лесником. Напомню: у меня всегда была тяга к общению со взрослыми – более того, мне казалось, я сразу вижу, хороший человек или плохой. Леснику я поверила мгновенно. Он рассказывал кучу историй – кстати, и про клещей тоже. Сам он приехал в Нижегородскую область с Севера, помимо леса очень хорошо разбирался в монетах и был увлеченным нумизматом. Кажется, ему было так же интересно общаться со мной, как и мне с ним. По крайней мере, он специально приносил мне монеты из своей коллекции, а некоторые и дарил. До сих пор жалею, что они затерялись во время многочисленных переездов, и не теряю надежды их найти.
КРАТКОВРЕМЕННЫМ УВЛЕЧЕНИЕМ СТАЛА ПЕЧАТНАЯ МАШИНКА: ОТЕЦ ПРИНЕС ЕЕ С РАБОТЫ, И Я ПОНЯЛА: ХОЧУ ПИСАТЬ РАССКАЗЫ! РУКОЙ В ТЕТРАДКЕ БЫЛО НЕИНТЕРЕСНО. НО КАК ТОЛЬКО ЛИСТ ЗАПРАВЛЯЛСЯ В МАШИНКУ, СРАЗУ ОТКУДА-ТО ПРИХОДИЛО ВДОХНОВЕНИЕ – ПИСАЛА ЗАБАВНЫЕ РАССКАЗЫ, И ТОЧНО ПОМНЮ: ОДИН ИЗ НИХ БЫЛ ПРО СБОР ЗЕМЛЯНИКИ.
Словом, моя жизнь в Зеленом городе была совершенно не скучной.
Но мы вовсе не были отшельниками. Много лет подряд я занималась теннисом. Причем играла так хорошо, что отец подумывал перевести меня учиться в Школу олимпийского резерва, но, как говорится, не дошли руки.
Теннисом я занималась на открытых кортах в садике Пушкина – и вот здесь нужно рассказать поподробнее.
В конце 1980-х – начале 1990-х возможным было все: открытые теннисные корты в небольшом парке, расположенном практически в центре города, получили хозяина – Заури Абуладзе. Я не знаю, как этот человек стал обладателем кортов и провозгласил себя руководителем теннисной академии Заури Абуладзе. Он приехал в Нижегородскую область откуда-то из Грузии. Ни теннисистом, ни тренером Заури не был: играл он хуже моего отца. А тренировал свою собственную дочку, ее тоже звали Жанна.
Каждый раз (и на протяжении нескольких лет), когда я приезжала на корт, Заури Абуладзе встречал меня одной и той же шуткой, казавшейся ему невероятно смешной.
– Я не пойму, – говорил он, – это Жанна Немцова или Жанна Абуладзе?
Это был мой персональный ад. Сначала я пыталась что-то отвечать – но бесполезно. Заури не требовался мой ответ. Он был доволен собственной шуткой, и ему этого вполне хватало.
Так вот, свою дочку Абуладзе, который абсолютно ничего не смыслил в тренерской работе, гонял по корту так, что у нее иногда изо рта шла пена. Она так и не стала профессиональной теннисисткой, и, честно говоря, я не знаю, как сложилась ее судьба.
Я же занималась с тренером по имени Левон. И он действительно понимал, как нужно готовить детей, как ставить удар, какую нагрузку давать. Благодаря Левону у меня очень мощный удар слева, двумя руками. Да и в целом всему, что я умею в теннисе, я обязана Левону. Мне очень жаль, что я потеряла с ним связь, надеюсь, он прочитает эту книгу и откликнется.
Так вот, Заури Абуладзе был самоназначенным тренером и директором самопровозглашенной теннисной академии. И очень самонадеянным человеком. Он жадно стремился оказаться рядом с властью. А власть представлял Борис Немцов, игравший в теннис. И расположение кортов в садике Пушкина было настолько удобным, что на них приезжали играть все. Когда в Нижний Новгород приезжал Ельцин, он тоже играл на кортах Заури Абуладзе. Это был тот случай, когда человек сорвал джек-пот только благодаря вере в собственную исключительность – причем ни на чем не основанной.
