себя весь груз власти и всего остального, что несло с собой взросление — замужество, например. Пока правила тётка Сольвейг её муж Бьорнхард помогал ей во всём. Их сын Хьяльмар Рауд («Рыжий») был мой ровесник.
— Почему Рауд не может быть конунгом? Почему должна я? — спрашивала я малышкой.
— Ты дочь конунга.
— Но и Сольвейг — дочь конунга.
— Ты прямой потомок последнего конунга. Власть передаётся детям, а не братьям и сёстрам. Иначе распадётся йорд, как делить между братьями? Закон строг — старший из законных детей восходит к власти после отца или матери, если вместо конунга была линьялен, как в Брандстане сейчас. Твоя тётка линьялен временно по решению алаев твоего отца, пока ты не достигнешь брачного возраста и не станешь линьялен. Кровь должна продолжаться, а не растворяться. Ствол древа власти должен быть прямым и сильным, а не кривым и ветвистым, — терпеливо объяснял мне Фроде.
— Но если бы не было меня, тогда… — не унималась я.
— Ты есть. Ты дочь конунга. Ты должна гордиться этим.
— Я горжусь.
Эрик улыбнулся:
— Важно правильно выбрать себе мужа, Сигню. Того, кто поможет тебе.
— Как Бьорнхард помогает тёте Сольвейг?
— Да-да.
Мужа… Конечно, когда-то это надо будет сделать. Муж… Хорошо, если это такой как дядя Бьорнхард. Он добрый и любит тётю Сольвейг.
Мальчики, которые были около меня, все были хороши, каждый по-своему. Исольф серьёзный и спокойный.
Стирборн весёлый. Неугомонный придумщик новых игр и забав, иногда опасных, за которые, бывало, ему влетало.
Рауд самый близкий мне из всех, мы с младенчества были дружны, долго бегали спать друг другу в кровати.
Все они были смелые и красивые, все, сколько я себя и их помнила, были влюблены в меня. Я тоже их люблю, но представить любого из них мужем…
А я знала, что помимо прочего, я ещё должна представлять…
Хубава и Ганна учили меня лекарскому делу и повивальному мастерству, а значит, тайн в человеческом теле для меня не было. Да и в огромном тереме конунгов было столько людей, что мне неоднокрвтно случалось заставать мужчин и женщин вместе. Вопросы пола не были тайной для меня, не вызывали отвращения, напротив. Но и прикасаться наяву к этим тайнам я не спешила, как не спешила, и вступить во владение йордом.
Среди моих будущих алаев будущего мужа не видела, но, может быть это, потому что мы все были слишком юны. Значит, обратить свой взор за пределы моего йорда?
Такой юноша имелся. Сын линьялен Рангхильды, правившей в Брандстане. Сигурда, так его звали, я видела несколько раз, когда йофуры Брандстана приезжали в Сонборг со своим наследником. Сигурд был старше меня на четыре года, держался уверенно и немного высокомерно и со мной и с моими товарищами, может быть, потому что мы все были младше него?.
Был ли он красивым в те времена? Я не знаю… Я не смогла бы даже описать его, и почему он нравится мне, но будто волны жара шли от него ко мне, от этого разгоралась, искрилась моя кровь, моё воображение. Почему мне так казалось? Он даже не замечал меня. Да и что он мог заметить? Девчонку с ободранными вечно локтями и коленями, с растрёпанной косой, с веснушками на курносом носу?
А вот его мать меня замечала. Удивительно красивая статная женщина с необыкновенным лицом: тонкий нос и губы, скулы, выступающие круглыми яблочками, твёрдый подбородок, большие серые мерцающие глаза, вьющиеся тёмные волосы над широким лбом. Эти волосы чуть тронула ранняя седина, которая совсем не сочеталась с её молодым белым лицом, казалось, эту седину ей пририсовали зачем-то.
Одета она всегда была строго, без вышивок, но украшений было много. Массивные, с каменьями самоцветов, они удивительно подходили к ней. И никто не умел бы так их носить — ни у кого не было такой царственной осанки, а ещё удивительно красивых рук, больших и белых с чуть загнутыми кончиками долгих пальцев. Она любила свои руки, украшала их множеством колец и браслетов.
Но необыкновенной эту женщину делала не её чудесная красота, а то, что когда она улыбалась, меня пробирал холод. А когда с ласковыми словами обращалась ко мне, я немела от страха, хотя никогда и никого не боялась. Почему она производила на меня такое действие? Я думала от того, что она была матерью Сигурда, и мне хотелось нравиться ей?
Но Сигурд оставался лишь героем моих тайных и смутных грёз, мечтать о нём как о женихе я и не думала. Потому что я вообще не очень хотела мечтать о женихах.
Но оказалось зря. Однажды, когда мне было почти четырнадцать лет, Рангхильда приехала к нам в Сонборг вместе с Сигурдом. Он давно не приезжал с ней, рассказывали, что ходил с мореходами в Западные моря.
И в этот приезд оказался совсем взрослым. Это был уже не подросток, а юноша высокого роста, выше и шире в плечах всех, кто его окружал. Легко и изящно, чем-то напоминая свою мать, он двигался, когда соскочил с коня и небрежно, не глядя, бросил повод встречавшим их во дворе челядным слугам, сопровождавшим Сольвейг. Вдруг он оказался таким красивым, что у меня захватило дух, когда он, рассеянно скользя взглядом, посмотрел на терем, и я спряталась, чтобы он не увидел меня в окне, подглядывающую за ним.
— Кто это? — восхищённо задохнулась Агнета, выглянувшая в окно вместо меня.
— Жениха мне привезли, — сама не знаю, почему именно это, сказала я.
Агнета посмотрела на меня и засмеялась:
— Вот жених, я понимаю! — весело заключила Агнета. — Что против такого наши мальчишки — сопляки!
— Да я пошутила! — спохватилась я, что выдала желаемое за правду. Хотя было это желанно мне? Я совсем запуталась и растерялась.
А моё сердце съёжилось и упало в живот, чтобы уже там от волнения затрепыхаться. Как я могу понравиться такому? Он красивее Богов, совершеннее всех, кого я видела или даже могла представить. С чего это я могу ему понравиться?
Я убежала в мою спальню, где у меня было большое бронзовое зеркало. Я оглядела себя и со вздохом села на кровать.
Мне хотелось плакать: худая и долговязая, с острыми плечами и локтями, с вечно лохматыми волосами, носом, засыпанным мелкими веснушками — было начало лета.
Я знала, какие девушки нравятся мужчинам: аппетитные и сдобные как булки. А я?.. Я опять вздохнула.
Я умела лазать по деревьям лучше любого мальчишки, потому что была сильной, лёгкой и ловкой, плавать дальше и нырять глубже всех. Я
