бушующей Титаномахии. По просьбе Зевса девочек опоила зельем его дочь могучая волшебница и колдунья Геката, а новые боги, обосновавшиеся на многохолмном Олимпе, прозвали их Грайями — Старухами. И сразу после этого девочки стали быстро стареть и всего через несколько дней превратились по виду в древних страшных старух. Тогда же они получили имена Дейно (дрожь), Пемфредо (тревога) и Энио (воинственная).
Грайи, имевшие по-прежнему лебединый вид, наблюдая теперь свое отраженье в воде, лишись на время всяких сил, видя, как легко целые сети глубоких морщин ложатся на прежде нежную кожу, как выцветает нежный румянец лица, и глаза становятся водянистыми. Их временной неподвижностью воспользовался прилетевший с неба коршун Аида (который прилетал к воротам бездонного Тартара за останками сожженной молнией Зевса многоголовой сторожихи Кампы). Он выклевал по очереди всем трем сестрам глаза, и выбил им своим крепким клювом зубы, оставив только один глаз и только один зуб на троих.
Долго состарившиеся сестры — титаниды с одним глазом и одним зубом на троих от неизбывного горя стонали и выли, морщинистые щеки себе царапали, били в тощие отвислые груди и седые волосы рвали. Потом по воле Мойры Лахесис они успокоились и поняли, что все на свете проходит, пройдет и то, что с ними случилось, и стали они жить, обмениваясь одним зубом и одним глазом поочередно и люто возненавидели всех на небе и на земле.
Грайи-старухи озлобились на весь мир и возненавидели и богов, царящих в небе высоком, и их жалкое подобье — людей, по — хозяйски обживавших хлебодарную землю.
Трагик Эсхил в «Прикованном Прометее» поет, что в полях Кистены, в краю Горгон, древние живут Форкиды, их три, на вид они, как постаревшие лебеди, но с одним общим глазом, и один-единственный на всех у них зуб. Лучами никогда на них не смотрит ясное солнце, серебристый месяц не глядит в ночи на Форкид.
Некоторые говорят, что впоследствии, через много лет после встречи Грай с Персеем, самая хитрая и злобная из Грай Энио сумела обмануть сестер и завладеть зубом и глазом, оставив бедных старух слепыми и беззубыми. Энио, придя в находящийся поблизости сад Гесперид, попросила у сладкоголосых певиц золотое яблоко с дерева Геры, и они ей охотно его дали, ведь она была титанидой. Вкусив золото яблока с дерева, подаренного Геей внучке Гере на свадьбу, но выращенного для титанов, Энио превратилась в молодую красивую и чрезвычайно сильную женщину. Познакомившись с богом кровавой войны Аресом, она стала его постоянной спутницей в сраженьях, более неистовой, чем он и страстной любовницей.
18. Горгоны Сфено, Эвриала и Медуса
Только Гигин в «Мифах» рассказывает, что у Тифона и Ехидны родился грозный Горгон, породивший трех дочерей и давши им свое имя. Однако, это объясняет лишь имя Горгон, но не их вид и происхождение.
Те, кто тоскует по титановой воле, рассказывают, что вскоре после рождения трех Грай, у Форкиса и Кето родилась еще одна тройня дочерей. Эти девочки были похожи на чудесных резвящихся ангелочков, когда на своих золотистых, ослепительно сверкавших на солнце, крыльях, носились они над пенистыми волнами наперегонки с порывистыми морскими ветрами. И прозвали их не как чудовищ: одна из них получила при рождении имя Сфенно (могучая), другая — Эвриала (блуждающая), третья же, что всех краше была и отважнее — Медуса (властительница).
Некоторые говорят, что горгоны — это племя, жившее на краю земли по соседству с атлантами.
Согласно же сообщению Диодора Сицилийского, в Ливии было большое число рас женщин, воинственных и чрезвычайно восхитительных своею мужественной отвагой. Например, традиция говорит нам о расе горгон, в отношении которых, как сообщается, Персей пошел войной. Раса горгон отличалась доблестью; так как, фактически, он был сыном Зевса, самым могущественным греком своего времени, который совершил поход против этих женщин, и это был величайший Труд, который можно принять за доказательство, как превосходства, так и мощи упомянутых женщин.
Мирина, в то время бывшая у амазонок царицей, воевала с горгонами и, одержав над ними блестящую победу, многих взяла в плен. В ночь, когда амазонки пировали, празднуя победу, пленники сумели освободиться и, призвав, уцелевших горгон, стали избивать амазонок. Погибшие амазонки были погребены под тремя курганами.
Возможно, это все так и было, но эти горгоны не имели никакого отношения к чудовищам, в которых превратились дочери Горгона.
Эсхил в «Прикованном Прометее» поет, что по соседству с тремя Грайями — Форкидами, седоволосыми девушками, на белых лебедей похожими, три сестры крылатые жили. Их называли Горгонами, в пышных косах у них, извиваясь, шипели ядовитые змеи, в сердце тоже был яд. Самым же страшным было то, что кто им в глаза только заглянет, в том тут же остынет и станет каменной жизнь!
В чудовищ Горгоны превратились после того, как они стали девушками, и непреложная Мойра Лахесис, согласно своим замыслам творческим, как всегда, безучастно, но твердо предоставила им свободно выбирать между божественной красотой и бессмертием.
19. Медуса выбирает смертную жизнь красивой
Вещая Ткачиха, одетая в ослепительно белые одежды, с ромбической короной на голове, на которой мелодично позванивали алмазные пирамидки — символы вечности, словно из воздуха возникла перед Медусой. Старая лишь с виду Ткачиха подняла сверкающий тысячами огней жезл из адаманта и равнодушно сказала своими никогда не шевелящимися губами:
— Как и твоим сестрам Медуса, я предоставляю тебе свободно выбрать между красотою и бессмертием.
Старшие сестры Сфенно и Эвриала, недолго думая, выбрали вечную жизнь бессмертных богинь безобразных обликом. Медуса же оправдала свое имя Властительницы и Мойре надменно сказала, глядя на нее вызывающе:
— Все говорят, что ты бесстрастная и справедливая Мойра. Тогда почему ты всем олимпийским богам наткала быть и красивыми, и вечноживущими, а мне с сестрами предоставляешь выбирать или одно, или другое, хотя мы такие же боги, ведь олимпийцы нам братья и сестры, племянницы и племянники. Это не справедливо, а справедливость даже ненавистным мне олимпийцам милее всего. Я не принимаю твои условия и отказываюсь выбирать.
Ничто в мире не может Мойру вывести из себя, и потому она по-прежнему безучастно сказала, глядя на девушку, как будто ее нет, и она говорит не шевелящимися губами сама с собой:
— Ни вечно живущим богам, ни для смерти рожденным людям отвратить невозможно того, что им Мойра на прялке своей изготовит. Ты говорила о справедливости, но справедливость чужда дщерям всемогущей Ананке, мы знаем только необходимость и неизбежность. Сейчас тебе необходимо сделать выбор, и тебе это сделать
