в особое углубление на нём поставил светильник, скобою закрепил, чтобы не свалить на книги. А книг внизу было множество. Большие стояли прямо, те, что поменьше, лежали ровными стопами.
— Сам ковчег кипарисный. Доска-стол — тоже. Перед тобою — одна из семи частей Либереи. Её имя — «Илион». Тут собрана еллинская премудрость, а также труды, о Елладе повествующие. Всего книг сорок семь, да тетрадей девятнадцать. Перечень слева, в этой вот маленькой книжице.
Он достал из левого угла книжку в переплёте.
— Тут есть ещё страницы. Попадутся новые книги — будешь записывать сюда.
Сергий почувствовал в руках тяжесть пергамена и металлических креплений, твёрдость досок и гладкость кожи. Раскрыл книгу. Названия шли под цифирью, одно под другим. Записи были большей частью по-гречески да по-латыни. Но попадались и русские заголовки: «Троянское сказание»… «Гермес»… «О злате»… «Цветник»…
— Книг отсюда не выносить, читай здесь. Как соберёшься читать — одевайся теплее. Это лишь по первости кажется, что тут не холодно, а час просидишь — окоченеешь. Читай не больше двух часов, а то ослепнешь. Лампу заправляй вот до этого деления. На случай моей смерти я тебя в распорядители записал. Познакомься со стражей. Ходить будешь через калитку, ключ дам. Во дворе пара псов, сейчас пойдём — ты их прикормишь, чтобы знали тебя и не разорвали.
Если, не дай Бог, начнут дом переделывать, будешь книги выносить по ночам. Покажу тебе чёрный ход и ключ к нему. Ну, хватит. Давай сюда книжку. Пошли знакомиться с собаками и с людьми. О других частях Либереи тебе другие расскажут. Слово то же: «Гермес».
А в архиерейском доме сидел, склоняясь над тетрадью, сирийский диакон, и всё чертил, чертил по-арабски: «Мы отчаялись за себя, ибо, живя посреди города, видели всё своими глазами. Но особенно наши товарищи, с нами бывшие — настоятели монастырей из греков, которые и без этого мора всегда трепетали за себя, теперь постоянно рыдали перед нами, надрывая нам сердца и говоря: «Возьмите нас, и бежим в поля отсюда!» Мы отвечали им: «Куда бежать нам, бедным чужестранцам, среди этого народа, языка которого мы не знаем? Горе вам за эти мысли! Куда нам бежать от лица Того, в руке Которого души всех людей? Разве в полях Он не пребывает, и нет Его там? Разве Он не видит беглецов? Без сомнения, мало у вас ума, невежды»… Мало того, что мы уже два года удалены от родины и находимся в отлучке из своих домов, от семейных и друзей, — в довершение мы ещё испытали все эти ужасные горести и бедствия. О Боже! Наши души растерзаны, наше удаление от родины затянулось надолго, доколе мы будем на чужбине? Не дай кому-либо из нас умереть прежде уплаты долгов, о Источник щедрот и благ! Помилуй нас бедных!»
Книга третья. НА БЕРЕГУ
Не сон ли это?
Море. Лунный вечер, искры сторожевого костра, марево звёзд и гулкий, бездонный, горько-солёный простор. Дыхание Посейдона. И с каждым вздохом — просторная волна шумно окатывает песчаный берег.
— Смотрите! Вот нереида! — вскрикнул молодой Эвриал, указывая на прибой. И трое его товарищей подняли дремотные головы.
— Тебе надо не воевать, юноша, а сочинять песни, — зевнул Рыжий. — Вечно тебе мерещится всякое.
— Отстань! — отмахнулся Эвриал. — Тебе даже если сам Арес по лбу треснет, ты и то не поверишь. Смотрите, вот, снова плеснула!
— И то верно, — сказал Никифор. — Лик мелькнул, и грудь показалась.
— Эх, старина! — вздохнул Рыжий, почёсывая голову. — Вишь ты — борода седая, а всё груди высматриваешь.
— Балабон, — ответил старик.
— Ничего не балабон! — оживился Рыжий. — Это волны плещутся, а вы и рады сказки рассказывать! Покажите мне ваших Богов! Кто хоть раз видел Бога?
— Ну я видел, — спокойно сказал Орхомен, убирая тряпицу, которой только что натирал до блеска свой щит. — И не далее как вчера. Поехали мы, значит, за водою на Скамандр, стали это пифос черпаками наполнять, а тут он явился.
— Кто?
— Да сам Скамандр и явился. Сложился из волн старец и сурово так посмотрел на меня.
— К чему бы это? — прошептал Эвриал.
— Ясно к чему! — буркнул старик Никифор. — Гневается. Пришли, понимаешь, чужаки и хозяйничают.
— Рассказывайте, рассказывайте… — протянул Рыжий поскучневшим голосом.
— А тебе, Рыжий, надо бы язык придержать, — рыкнул на него Орхомен. — Из-за таких как ты, неверов, и губит язва наше войско.
— Нет, — грустно покачал головою старший. — Много чести из-за таких чуму насылать. Тут другие люди виноваты.
— Намекаешь на Агамемнона? — Орхомен полюбовался на отражение луны в своём щите, дохнул на него и протёр полой плаща.
— Проклятый богохульник! — понизил голос Никифор. — Зачем Хрису дочь не отдал? И ведь старик же не с пустыми руками явился — он выкуп предлагал, драгоценный выкуп! Но разве этому красноглазому хряку что-то докажешь? Похотливая скотина!
— Ну, положим, Агамемнон всё-таки имел право на Хрисеиду, — не согласился Орхомен. — Это его законная часть общей добычи.
— Да. Но Хрис — жрец Аполлона. И если эту часть требует Бог, можно было смириться. Ради Феба пожертвовать, ради войска, наконец. Так нет, он унизил жреца, выгнал его, не стал даже слушать. А когда разгневанный Бог начал метать свои чёрные стрелы, поражая войско чумой, когда погребальные костры запылали по всему стану, тогда он спохватился!
— Да если бы сам спохватился! — Эвриал повертел щепку в руках и с ожесточением бросил её в костер, так что искры взвились. — Пока наш гадатель Калхас не сказал в чём дело, ему и невдомёк. Мне верный человек рассказывал, он как раз стоял стражем у входа в палатку, где шёл совет. Ох, и крику было!
— Это когда Ахилл с Агамемноном схватились? — спросил Рыжий.
— Ну да! Калхас ведь сначала побоялся говорить, защиты потребовал. Так Ахилл обещал его защитить. Ну тут слепец всё и выложил начистоту. То есть, что это Феб мстит за своего жреца.
— Понятно, почему этот волосатый пёс взбесился! — проворчал Никифор. — Ему же смерть что-то своё отдавать.
— Ну да! — продолжал Эвриал. — И потом уж больно он запал на Хрисову дочь. Я, говорит, Клитемнестру так не любил. Но ради войска верну её. А только хотите или не хотите, взамен у вас наложницу отберу. И тут Ахилл спорить стал: погоди, мол, вот возьмём Илион и тогда втрое тебе отдадим.
— Нашёл с кем препираться! — хмыкнул Орхомен. — Уж этот своего не упустит…
— Ну да, так и вышло. Слово за слово, Агамемнон расходился и говорит Ахиллу: «Вот у тебя-то я и отниму девицу!» Что тут началось! Таких чёрных
