У бабушки Рац и у папы сегодня день рожденья: они родились в один день. Еще вчера в обед мы думали, что папа будет ужинать у нас, потому что Аги его пригласила вместе отпраздновать день их рожденья. Но сегодня все перевернулось, никто уже не думает о том, как отметить эти два дня рожденья, и никто не замечает, что сегодня – первый чудесный весенний день. Хотя погода в самом деле великолепная; если бы не немцы в Пеште, я бы сегодня каталась на велосипеде, а так я даже в школу не пошла. У Аги опять разболелся шов на месте операции, и она не встает с постели. Подруги Аги целый день сидят у нас, знакомые дяди Белы в городе уже знают, что они с Аги приехали, и все хотят попросить у них совета. Дядя Бела всем говорит, что надо добывать фальшивые документы и стараться как-нибудь перебраться в Румынию. Но бабушка, стоит ей услышать про побег, тут же начинает закатывать глаза, хотя и без того ясно, что с Аги нам сейчас никуда не убежать, потому что она еще не оправилась после операции. По радио опять играют марши, дедушка говорит, что в Венгрии сейчас нет правительства, потому что Каллаи ушел в отставку, а Хорти – у Гитлера в Берлине [21]. Вообще-то в Вараде нет пока ни одного немецкого солдата; сегодня кто-то сказал, что немцы пройдут только до Тисы и вмешиваться ни во что не будут. В Венгрию они вроде пришли только потому, что русские очень уж быстро продвигаются вперед. Аги отнесла радио в ванную комнату и там всю ночь слушает новости. Я думаю, с бабушкой в самом деле что-то неладно, она все время говорит, на какие жертвы она пошла ради Аги и ради меня, ну, и еще ради дедушки, а где благодарность за это? Но ведь ни Аги, ни дедушка не виноваты, что немцы вошли в Венгрию, и теперь всем одинаково плохо, только Маришке хорошо, потому что Маришка – арийка.
25 марта 1944 года
Пока – никаких изменений. Я уже и в школе была, но учебный год закончился, больше ходить не надо. Я как раз возвращалась из школы, когда на улицах появились немецкие солдаты с пушками и танками, такие я видела в киножурнале. В Пеште все время – воздушная тревога, радио целый день объявляет о налетах, начинается каждый раз так: Бачка, Байя, берегитесь! – и мы сразу выключаем радио, потому что мне страшно. И вообще, если бы налет был на Варад, то сирены вопили бы тут. Бабушка говорит, на улице арийцы если и здороваются с ней, то с высокомерным выражением на лице, или вообще отворачиваются. Уже есть новое правительство, премьер-министр – Стояи[22]. Больше я ничего не знаю, но Аги говорит: теперь все, не дожить нам до конца войны. Но я очень хочу дожить, хочу где-нибудь спрятаться, лучше всего бы – у Юсти, потому что семью Порослаи не тронут, они арийцы. Бабушке постоянно приходится давать лекарство, в такое время она ни с кем не разговаривает, лишь часами сидит в кресле и смотрит куда-то перед собой. Аги каждый вечер разговаривает по телефону с Пештом. Тамошние ее друзья говорят, что в Пеште все гораздо хуже, так что это очень хорошо, что они сейчас здесь, в Вараде, потому что за дядей Белой там уже приходили из полиции, и даже немецкие полицейские его искали, их зовут: Гестапо. Милый мой Дневничок, я такая несчастная, и зачем только этим гадким немцам надо было сюда приходить! Дядя Бела говорит, русские уже в Румынии, а высадка англичан и американцев – вопрос нескольких дней. Только я думаю, англичанам и американцам давно надо было бы высадиться, а как они это теперь сделают, я не понимаю. Сколько об этом ни думаю, представить никак не могу! Бабушка тоже все время твердит, что все равно не удастся им высадиться, потому что немцы еще очень сильны. Я все-таки думаю, что русские – гораздо сильнее, потому что они уже в Румынии, а это ближе, чем любое море, где можно высадиться на берег.
26 марта 1944 года
Радио все время объявляет воздушную тревогу, или ругает евреев, причем так, как до сих пор еще не было. Я уже и бомбардировок не боюсь, потому что даже воздушная тревога – лучше, чем то, что говорят про евреев по радио. А потом читают всякие указы насчет евреев, о том, что им запрещается делать. Аги сегодня снова говорила с Пештом, рассказывает, там всех их друзей уже забрали немцы, и немцы убивают всех, даже детей. Дневничок, до сих пор я не хотела писать об этом, прогоняла от себя такие мысли, но с тех пор, как немцы здесь, я думаю только о Марте. Она тоже еще ребенок, и все-таки немцы ее убили. Но я не хочу, чтобы меня убили! Я хочу стать фотокорреспондентом, а когда мне будет двадцать четыре года, выйду замуж за какого-нибудь англичанина, арийца, а может, за Пишту Вадаша. Пишту я с тех пор, как пришли немцы, не видела, но я о нем и не думала, потому что вся эта жизнь с 19-го марта – такая ужасная. Хотя мне бы лучше думать про Пишту, чем про Марту, теперь мне уже правда все равно, покупает он в кино Еве Петер бублик или не покупает.
27 марта 1944 года
Сегодня к нам заходила Юсти. Она горько плакала и сказала, что тетя Порослаи разрешила бы мне спрятаться у них на хуторе, но дядя Порослаи сказал, об этом и речи не может быть. Хотя я согласилась бы жить в свинарнике или в коровьем хлеву, делала бы что угодно, могла бы ухаживать за овцами, только бы немцы не застрелили меня, как Марту. Дедушка пытается что-нибудь предпринять. Например, раздобыть фальшивые документы хотя бы для дяди Белы, но ничего не получается. Пока дедушка еще ходит в аптеку, но говорит, это ненадолго, теперь уже не отделаешься пятью тысячами, как тогда, с витязем Райнаи. Юсти мы отдали бабушкины украшения, и еще решили, что больше ничего не будем прятать, потому что, если спрячем, то нас за это могут убить, – так говорит Аги. Вообще теперь все и по всякому поводу говорят: убьют. Будто это не самое ужасное, что только можно представить. А как ужасно, что Аги на каждый звонок кричит: пришли, пришли Белу забирать. Сейчас видно, как сильно она любит дядю Белу: ей и в голову не приходит, что могут забрать и других, не только его.
28 марта 1944 года
Сейчас у нас – тетя Аги Фридлендер. Рано утром немцы и венгерские полицейские забрали дядю Шандора и всех, о ком было известно, что они социалисты или коммунисты. Всю их квартиру обыскали, и с тех пор она не знает, что с дядей Шандором. У нас сегодня топятся три печки. Аги сжигает все книги подряд, ну и письма дяди Белы, которые он писал ей, когда она еще не была его женой. В квартире ужасно воняет гарью! И вообще мы сегодня вечером слышали по радио, что все книги дяди Белы в Пеште сносят в какую-то книгомолку, потому что его книги больше никто не читает, они вредны людям. Вредны не только книги дяди Белы, но и других писателей. Например, Ференца Мольнара, чью книгу, «Мальчишки с улицы Пала»[23] я тоже читала. Что там вредного для людей, честное слово, не знаю. Я так плакала, когда умирает маленький Немечек! Я вообще всегда плачу, когда читаю, что кто-то умирает. Я не хочу умирать, потому что почти еще не жила!
