задуманный нами боевой альманах «1933 год».
Писатели рапортовали о боевых делах рабочих и колхозников, мастеров и инженеров.
Каждый очерк являлся своеобразным боевым донесением с «линии огня».
В сборнике приняли участие: А. Серафимович, Ф. Панферов, В. Ильенков, Б. Галин, А. Безыменский, В. Ставский, А. Гидаш, Я. Ильин, Б. Горбатов, А. Эрлих, А. Исбах, Н. Дементьев, З. Чаган, С. Виноградская, Г. Васильковский, С. Щипачев, Д. Заславский, Н. Адфельдт.
На внутренних сторонах обложки альманаха была развернута карта страны.
Альманах был боевым отчетом того творческого объединения писателей, которым руководил Александр Серафи́мович, объединения, на знамени которого было написано: «Прощупать жизнь своими руками».
Александр Серафимович в очерке «Город-сад» рассказал о своем родном городе. Очерк был пропитан чудесным степным воздухом, ароматом задонских лесов и полей.
Так выполнили мы решение, принятое на квартире Серафимовича 24 апреля 1932 года.
Зимой 1935 года Серафимович совершил длительную поездку по зарубежным странам. Был в Польше, Чехословакии, Австрии. Более двух месяцев жил в Париже.
Он привез нам маленькие подарки — сувениры, много и горячо рассказывал о странах и людях.
Особенно запомнился рассказ Александра Серафи́мовича о том, как на берегу Сены он повстречал писателя, с которым когда-то начинал свою литературную деятельность, — Гусева-Оренбургского. Гусев после революции эмигрировал за границу, опустился, обнищал. Даже сознание его помутилось. Он не узнал Серафимовича… Две жизни… Две писательские судьбы…
Серафимовичу было уже семьдесят два года, а он оставался по-прежнему подвижным, неутомимым. Бывало, сидит на каком-нибудь собрании полузакрыв глаза, насупив седые брови. И кажется, что старику уже совсем не до нас, что он устал, дремлет.
И вдруг блеснут глаза, хитроватая улыбка скользнет в усах, и Александр Серафи́мович вмешивается в спор, говорит обстоятельно, остро… и оказывается, что не упустил он никакой мелочи, никакой детали.
С какой молодой резкостью выступил он на вечере, посвященном десятилетию со дня смерти Фурманова. Десятилетию со дня смерти Фурманова… И кто бы мог подумать…
— Невольно приходит мысль, — сказал Серафимович, как бы отвечая всем, кто недооценивал фурмановского мастерства, — был ли Фурманов натуралистом, фотографом, который берет только голую действительность; перед Фурмановым могла встать такая опасность. Но почему же эта опасность миновала Фурманова? Почему мы его произведения воспринимаем как глубоко художественные, как реалистические? Куда же девалась масса его фотографических снимков?
Старик на секунду замолчал, и вдруг в голосе его появились совсем басовые ноты:
— Ясно, что он делал отбор. Все его вещи с огромной силой освещены революционным содержанием. Эти материалы собраны как бы натуралистически, но огромное художественное чутье позволило ему отобрать основное и реалистически художественно построить свой материал…
Это было сказано уже не только о Фурманове. Это была программа писателя-большевика, писателя-реалиста Александра Серафимовича.
8
Александр Серафи́мович очень любил спорт. Физическую зарядку он делал до самого преклонного возраста. Донской казак, он любил быструю верховую езду, плавание. Обоих своих сыновей воспитал он крепкими, выносливыми, физически закаленными. У отца переняли они и любовь к физическому труду. Еще в годы ссылки Серафимович в совершенстве изучил столярное дело. И на Дону и в Москве он приспосабливал верстак, имел прекрасный набор столярных инструментов, многое мастерил сам, многому обучал детей. Инструменты Александр Серафимович всегда содержал в образцовом порядке.
— Человек проверяется, — говорил он, — тем, как содержит он свое оружие, свои орудия труда.
С коня он пересел на мотоцикл. Еще в 1913 году проделал в странствиях своих более тысячи километров на мотоцикле. А было ему тогда уже полсотни лет. В более поздние годы он пристрастился к речным походам по «тихому Дону» на мотоботе. Он любил рассказывать о своем «крейсере», о разных видах навесных моторов.
Он путешествовал на мотоботе и в одиночестве и совместно с сыном, невесткой, друзьями. Мотобот остался его «страстью» до самых последних лет жизни.
Опытный и бывалый военный корреспондент, любил он и военное дело, стрельбу. Выезжал в гости в красноармейские части, обучал стрельбе из малокалиберки своих сыновей.
Сам Серафимович стрелял почти снайперски и очень этим гордился.
На даче своей, на станции Отдых, в лесу, он не раз устраивал учебные стрельбы.
Ружье содержал, как и столярные инструменты, в образцовом порядке. И горе было тому гостю, который после стрельбы забывал вычистить ружье, — ему уже не доверяли. После чистки Александр Серафи́мович долго, прищурив глаз, проверял, достаточно ли блеску в канале ствола.
…В 1936 году в Московском военном округе проводились войсковые маневры.
В маневрах участвовало много частей. Предполагалось провести операцию с высадкой большого парашютного авиадесанта.
Маневры проводились близ города Вязники.
Союз писателей послал на маневры бригаду во главе со старым воякой Всеволодом Вишневским. В бригаду вошли писатели Серафимович, Новиков-Прибой, Санников, Низовой, Исбах.
Александру Серафи́мовичу исполнилось семьдесят три года. Но он первый заявил о желании испытать все трудности войсковой жизни. А трудностей было немало. Маневры проходили под лозунгами: «На учебе — как на войне…», «Больше пота — меньше крови…»
Мы видели действия всех родов войск — пехотинцев, танкистов, кавалеристов, артиллеристов. Особое впечатление на всех нас оказала танковая атака с предварительным форсированием реки.
Я не раз видел, как Александр Серафи́мович, подостлав демисезонное пальтецо, расстегнув неизменный белоснежный свой воротничок, примостившись в лесу, где-нибудь у пенька, писал корреспонденцию в «боевой листок» полка. Он был точен и исполнителен, как всегда. К выполнению приказов нашего «командира» Вишневского относился исключительно дисциплинированно.
А вечером, собравшись все вместе в Вязниках, мы обменивались опытом.
Было много задушевных разговоров о людях, которых повстречали за день, переполненный впечатлениями до краев. Много было и всяких комических рассказов. Особенно отличался Алексей Силыч Новиков-Прибой. Его соленым шуткам смеялись мы до упаду.
Во время маневров попали мы и в авиадесантную дивизию.
Всеволод Вишневский просил, чтобы командование разрешило нам прыгать в составе парашютного десанта. Это было вполне в духе нашего «командарма». Но этому категорически воспротивился настоящий командарм.
— Не хочу рисковать автором «Железного потока», — сказал он. — Да и сомневаюсь, что автору «Цусимы» надлежит прыгать из самолета для впечатлений. Он — человек морской.
Всеволод с сожалением согласился.
Но свидетелями операции с авиадесантом мы были. Это было действительно необычайное зрелище. Мы наблюдали его вместе с «посредниками» и командирами, среди которых находился народный комиссар Климент Ефремович Ворошилов. Над нами появились десятки больших самолетов. В строгом строю. Флагманский корабль дал сигнал. Из самолетов посыпались люди. И вот уже все небо над большим зеленым лугом расцвело сотнями разноцветных тюльпанов. Приближаясь к земле, они растут в размерах. Они опускаются точно в указанное место. На других парашютах спускаются машины, орудия, танкетки. И вот уже приземленная дивизия, расчленившись на боевые порядки, идет в бой.
Я стоял неподалеку от Серафимовича и видел восхищенную улыбку на его лице.
