прикосновение отзывался неприятным покалыванием. ― Не надо было лезть к тебе без согласия.
― В письменном виде? ― усмехнулась Рита, продолжая неспешно очерчивать контуры его лица и ероша густые волосы.
― Доиграешься ведь, ― беззлобно откликнулся Женя, чувствуя, что улыбается. Рита была лёгкой и воздушной, а вечерами, когда она уходила с ним за палаточный городок, казалась в свете нарождающейся луны почти нереальной. ― Придёшь сегодня вечером на поле? ― в сгущающихся синих сумерках закрытые красные бутоны казались особенно яркими.
― Приду, конечно, ― откликнулась, жмурясь от солнца и удовольствия, Рита. ― Мои однокурсники уже стали о чём-то подозревать: по лагерю ползут слухи.
― Тебя это так волнует? ― Женя внимательно посмотрел на Риту.
Она казалась спокойной и безмятежной, но спросить он всё же должен был. Самого Женю мало волновало, а точнее совершенно не волновало мнение сопляков, которых он больше в жизни не встретит. Но если для Риты это важно, он готов сделать внушение или набить какому-нибудь зарвавшемуся практиканту морду.
― Немного, ― честно ответила Рита. ― Мне потом с ними ещё учиться. А, впрочем, ― она прищурилась, ― какая им, посторонним мне людям, разница, с кем я встречаюсь?
― Так мы, значит, встречаемся? ― Женя продолжал улыбаться, как дурак. ― Серьёзно?
― Разве я когда-нибудь шутила? ― усмехнулась в ответ Рита.
― Постоянно. ― Женя вновь привлёк её к себе, целуя.
После вечера с рисунками прошла уже неделя.
Сначала Женя плохо осознавал, что происходит. Новорожденное чувство захватило его, стирая все предыдущие воспоминания. У него было много женщин, однажды он почти женился, но ни одна из его любовниц не шла ни в какое сравнение с Маргаритой Громовой.
В этой солнечной девочке, поцелованной огнём и летом, таилось что-то нездешнее. Когда она пела, то хотелось слушать её вечно. А когда смеялась, Жене казалось, что это звенят колокольчики, отгоняющие от раскопа нечистую силу разного рода, в которую он, конечно, не верил, но всё же… Иногда он ловил себя на мысли о том, что Рита, возможно, и есть та самая пресловутая Белая археологиня¹, вознаграждающая честных работников за самоотверженность и трудолюбие.
― Ты точно настоящая? ― Женя задал этот вопрос не из праздного любопытства, ему действительно надо было это знать. В темнеющей степи всё переменчиво и может оказаться совсем не таким, как кажется на первый взгляд.
Рита сидела спиной к нему и играла на гитаре что-то лёгкое и бессмысленное: просто перебирала пальцами струны, глядя куда-то вдаль, где проваливалось за горизонт солнце.
― Более чем, ― она повернулась к нему. ― Не думаешь же ты, что я и правда птица Сирин? ― Рита усмехнулась, задевая струну. ― Я ― просто студентка, вечно доводящая всех до белого каления, ― она засмеялась, отложила гитару и подошла к Жене. Совершенно беззастенчиво Рита опустилась на его колени, обвив руками шею и поцеловав кончик носа, даже не отозвавшийся болью.
У Жени на мгновение перехватило дыхание. Горячие бёдра Риты жгли огнём его ноги, он чувствовал, как разгорается пламя внизу живота и как растёт его возбуждение.
― И кого ты ещё доводишь до белого каления? ― Женя старался держаться. Не мог же он взять её прямо здесь и сейчас, опередив пресловутых чертей?
― Своего отца, например, ― Рита посмотрела прямо ему в глаза. ― Он хотел, чтобы я стала врачом, ― она усмехнулась, ― а я, коза такая, подалась в науку.
― А кто твой отец?
― Подполковник милиции Алексей Алексеевич Громов. ― Рита провела рукой по его шее, переходя на плечи. ― А что?
― Понятно тогда, откуда твои армейские замашки, ― усмехнулся Женя, представив себе Риту на плацу в военной форме. Выглядела она аппетитно.
― Папа хотел сына, ― невозмутимо пожала плечами Рита. ― Родилась я.
― Ну и чёрт с ним, ― пробормотал Женя, совершенно теряясь в ласках Риты и уже плохо соображая. ― Иди сюда.
Нужно было идти в палатку. И немедленно.
Глава 9. Палатка
Рита ломалась и нервничала, почти уползая от него куда-то в угол палатки.
― Рита, ты чего? ― Женя внимательно посмотрел на её алеющие щёки и растерянно закусанную губу. ― Что с тобой? ― Он быстро переполз на другую сторону палатки и мягко прижал её к себе, чувствуя, как бьётся девичье сердце. Гулкие удары сливались со стуком его собственного, и Жене на мгновение показалось, что сердец у него два.
― У меня это в первый раз, ― пробормотала Рита, рассеянно терзая пальцами край наброшенной на плечи Жениной рубашки, почти утопая в ней. ― И я волнуюсь, ― она подняла на него глаза с почти исчезнувшими от расширившихся зрачков радужками. Дыхание её пахло мёдом.
Женя совершенно неромантично вдохнул, почти хрюкнув. Такого поворота он не ожидал. С запозданием Женя вспомнил, что Рита всё время делала полупрозрачные намёки, а он, ослеплённый её красотой и собственным желанием, ничего не замечал.
― Если не хочешь, ― он постарался собрать себя, ― то я ничего не буду делать. Просто ляжем спать.
― Ну уж нет! ― Рита ткнула его ладонями в грудь. ― Сказал «А», говори и «Б»!
Собранные Ритой цветы благоухали на всю палатку, а оплавленные восковые свечи горели мягко и ровно, отбрасывая на брезентовые стенки смазанные тени. Женя, избавившись от промокшей от пота рубашки, нависал над Ритой, казавшейся сейчас удивительно хрупкой. Она смотрела на него большими глазами, в глубине которых плескалось тёмное пламя.
Обнажённая Рита трепетала в его руках и отчаянно смущалась.
В ней было прекрасно всё: тёмно-рыжие завитки волос на лобке, округлые колени, тонкие щиколотки, которые Женя легко мог обхватить ладонью. Крупные розовые соски напряглись и затвердели, а мягкая упругая грудь едва-едва вмещалась в руку.
Женя задыхался от возбуждения, но старался держаться.
Он размеренно двигался в ней, запрокинув голову и чувствуя, как катятся по горевшему лицу капли пота.
Горячая, узкая, влажная… Женя удивлялся обрывками сознания, как он ещё не сошёл с ума от жаркой смеси цветочного аромата, солнечных волос Риты и смазанных вздохами стонов, то и дело срывавшихся с её приоткрытых губ.
Они обошлись почти без крови, а две прозрачные слезинки, выкатившиеся из уголков глаз Риты, Женя собрал поцелуем. Она была так прекрасна, так беззащитна, что Жене стало безумно стыдно за то, что он так беспощадно третировал эту милую девушку.
― Солнце моё,
