назревает конфликт, поговори и обсуди всё. Личное не должно мешать общественному».
«Спасибо, шеф, ― мысленно поблагодарил Женя. ― А теперь ― отвали и дай подумать, что сказать».
В этот момент Рита как-то особенно громко вздохнула, и Женя понял, что смущало его до этого: чересчур влажное дыхание девчонки.
― Громова, ― он легонько потряс её за плечи, отчего свисающие пряди огненных волос качнулись, ― ты что, плачешь? ― Он снял руку с плеча Риты и осторожно, как будто извлекал из почвы хрупкую кость, отбросил с её лица волосы.
В сгущающихся тёмно-синих сумерках было видно, что глаза у Риты красные не от недосыпа из-за пирушек, а от слёз, которые мелкими капельками стекали по щекам, отчего расширенные зрачки словно плавали в прозрачной воде.
― Это лечится, ― губы Риты искривила какая-то странная болезненная улыбка. ― Банка чистого спирта и всё будет хорошо. ― Она снова пыталась нацепить маску дурашливой студентки, но фарфор уже дал трещину, и теперь Женя всё видел.
― Нет, так не пойдёт. ― Ему было всё равно, что бродившие по лагерю практиканты могли что-то увидеть. В конце концов, что такого: руководитель беседует со студенткой. ― Давай рассказывай. ― Он легонько приобнял одной рукой Риту за плечи, а другой вытер кровь на подбородке: течь она, кажется, уже перестала. ― Что у тебя? ― Женя осторожно подтолкнул Риту, заставляя идти: обычно при ходьбе ему лучше думалось.
― Да как вам сказать, Евгений Николаевич… ― она всё ещё цеплялась за образ студентки.
― Как есть.
Недосказанности губят коллектив.
― Ну… ― Рита подняла на него выразительный взгляд, который так и говорил: «Идиот, ты разве не догадался?» ― Влюбилась я в вас, Евгений Николаевич. Теперь довольны? ― Она остановилась и, выскользнув из его объятий, в которых, как оказалось, он продолжал её держать, встала напротив.
― Нет, ― это вырвалось так внезапно, что Женя почувствовал себя полным придурком, а не кандидатом наук. ― В смысле, ответом я доволен.
― А его содержанием? ― Рита усмехнулась, чуть поджав полные губы. От этого на её щеках образовывались ямочки, и Жене становилось трудно соображать.
― Почти, ― уклончиво ответил Женя. ― Знаешь, что самое главное в коллективе?
― Свобода, равенство, братство? ― Она не могла без иронии, а он вдруг понял, что Рита просто так защищалась, нападая.
― Не совсем, хотя и это тоже, ― ответил Женя, подходя к Рите и радуясь, что она не отступает. ― Честность. Хочешь ещё?
― Поцеловаться? ― В сгущающемся сумраке её влажные глаза отражали розовые мазки заката на темнеющем небе.
― Да. ― Голос охрип и не повиновался. Нос горел огнём, а засыхающая кровь на подбородке вызывала зуд. Но тепло Риты, запах её нагретой солнцем кожи оказались сильней.
― А голубей и «жили они долго и счастливо» не будет? ― с сарказмом спросила Рита. ― А то я не уверена, что с моим образом жизни дотяну до тридцати.
Она упорно пыталась склеить треснувший фарфор, окончательно рассыпавшийся, когда Женя, положив пальцы на её шею и чувствуя биение крови под кожей, притянул к себе Риту, которая на этот раз сама прильнула к нему.
Глава 8. Поле
Середина 90-х
Пахнувшее горячим солнцем и пыльцой разнотравье, словно море, колыхалось вокруг. Женя лежал, закрыв глаза, на расстеленном на земле покрывале и, подставив лицо лёгкому ветерку, наслаждался покоем. В выгоревшей жёлто-зелёной траве расцветало всё больше красноголовников, которые, словно алые огоньки, зажигались повсюду, расцвечивая бескрайнюю степь.
― Хорошо, что это не маки, ― Рита, лежавшая рядом, положила лохматую рыжую голову ему на плечо. ― Не то мы бы уснули здесь как Элли и Смелый Лев.
― И кто тогда был бы Тотошкой? ― улыбнулся Женя, проводя ладонью по нагревшимся волосам Риты. Было приятно чувствовать мягкие густые пряди под пальцами, прослеживать тонкие завитки на шее, заправлять за маленькое ухо выбившиеся локоны. Простые радости жизни, приобретавшие вдали от города и цивилизации особый смысл.
― Обойдёмся без него. ― При ярком свете глаза Риты казались почти такими же рыжими, как и волосы. ― Тебя не потеряют?
― Я сказал Сергею Сергеевичу, что мы пойдём и посмотрим, где можно будет копать в следующем году.
Женя действительно отлучился из лагеря под таким предлогом. Студенты оказались только рады от него отделаться, а товарищи только гадко ухмылялись и продолжали обсуждать последние серии «Дикой Розы». Глупо было думать, что этот и другие сериалы смотрели только бабульки и домохозяйки. Подумав об этом, Женя тут же озвучил своё предположение.
― Ты смотришь «Дикую Розу»? ― засмеялась в ответ Рита, проводя кончиками загрубевших от работы, но всё ещё нежных пальцев по раскрытой воротом рубашки груди Жени. Её прикосновения будоражили кровь, и вместе с тем давали расслабиться. Женя чувствовал, как уплывает в солнечную негу, будто они действительно лежали посреди коварного макового поля.
― Я люблю мексиканские страсти, ― честно ответил Женя, мягко привлекая к себе Риту и переворачивая на спину, нависая над ней. Его порядком отросшие за лето выгоревшие волосы чуть касались лица Риты и едва заметно колыхались от её дыхания. Поймав размытый взгляд, Женя усмехнулся и, наклонившись, поцеловал её.
Рита целовала его в ответ глубоко и страстно, уже почти перестав смущаться, а Женя, забыв обо всём, наплевав на студентов, товарищей и местных, которые могли внезапно объявиться на поле, шарил руками по девичьему телу. Он мял её грудь, чувствуя под руками горячую, пропитанную солнцем и травами кожу. Зарывался лицом в рыжие волосы ― густые и тёплые, словно само лето пряталось и путалось в них так же, как и его пальцы. Ему нравилось целовать её губы, припухавшие от ласк и делавшиеся ещё сочнее и ярче после того, как он отрывался от них.
В такие моменты Рита становилась необычайно прелестной, а россыпь мелких веснушек на носу и щеках казалась особенно милой. Женя наклонил голову и коснулся лёгким, практически невесомым поцелуем тонкой кожи со следами солнечных ожогов.
В ответ Рита как-то особо тихо хихикнула и, отрываясь от него, прошептала:
― Прости, что сломала тебе нос, ― она коснулась полоски лейкопластыря, которым Женя заклеил перебитый хрящ. ― Я правда не хотела бить так сильно, ― Рита виновато улыбалась, и Женя совершенно не мог на неё сердиться.
― Я сам виноват. ― Нос уже почти не болел, но на любое
